— Допустим, — согласил его собеседник, но в голосе слышался яд. — Но письма! Тебе приходили письма! Если бы ты ответил на них и подавил свою гордыню, то твоя мать могла бы выжить! Но ты их даже не читал, верно?
Дирлих разжал руки и отступил. Взгляд его был потерянным. Оба мужчины были настолько заняты разговором и друг другом, что совсем меня не замечали.
— Какие письма?
— Она писала тебе, Дирлих. Я писал тебе, — ответил мужчина, поправляя лацканы. Лицо его было искривлено, как от боли. — Просила приехать. Она хотела, чтобы мы примирились. И я был готов это сделать, хотя ты отрёкся от меня и сбежал из дома, будучи глупым тринадцатилетним мальчишкой.
— Я не получал никаких писем, отец, — Дирлих прислонился к стене, зарывшись пальцами в волосы. — Когда она писала?
— К чему этот спектакль?! Письма направлялись прямиком во дворец вместе с демонами на протяжении последних двух недель!
Дирлих стукнул себя затылком о стену. Я прикрыла рот ладонью, сдерживая поражённый вздох.
— Моя жена была при смерти. Из-за действий её отца во дворце была напряжённая обстановка, не каждого пускали… А я… я был с женой… она нуждалась в уходе…
Дирлих закрыл глаза, морщась и сдерживая слёзы. Мужчины редко позволяют себе плакать. Только когда им очень-очень плохо.
— Была? Сейчас она в порядке? — уточнил отец моего мужа.
— Да, она. только очнулась.
— Тогда ты сумел спасти хотя бы одну из женщин, что тебя любят, — мрачно сказал человек. — Её жизнь стоила жизни твоей матери?
Если бы императорское пламя всё ещё было при мне, то прямо сейчас оно вышло бы из-под контроля. Что бы ни случилось с матерью Дирлиха, а я обязательно выясню об этом во всех подробностях, его отец не имеет права обвинять Дира в её смерти. Тем более если
он даже не знал о том, что его мать умирает. Тем более если он ухаживал за собственной женой.
— Позвольте встречный вопрос: почему вы не явились лично? Ваша давняя злость на сына стоила жизни вашей жены? — я вышла из-за поворота коридора, не стыдясь того факта, что подслушала разговор. Встав рядом с мужем, удивлённым моим появлением, я осторожно взяла его за руку и, поднеся к лицу, ласково поцеловала костяшки, успокаивая.
Его отец оглядел меня с неприкрытой неприязнью: сейчас я меньше всего походила на высокородную аристократку адского двора, болезненно бледная, в испачканных доспехах и с грязными волосами. Однако меня мой вид не смущал, а потому мужчина получил в ответ не менее неприязненный взгляд с моей стороны.
