Илья распахнул полог шатра, в котором меня угораздило возродиться и сделал приглашающий жест. Внутрь хлынул поток такого яркого света, что меня едва не отбросило назад. Помнится, пара граней принимала нас в мирах ярких солнц, к сиянию которых приходилось долго привыкать. Неужели мы так далеко от центральной оси?
Нет. Это был самый обычный мир, с небом, затянутым серыми тучами, из которых сыпался мелкий холодный дождь. Однако глаза упорно воспринимали пасмурную погоду, как полдень жаркого лета. Жаркого! Я дрожал от холода — небывалое ощущение. Похоже, если я и вернулся, то лишь частично.
— Привет! — белогривое чудо набросилось на меня, целуя в обе щеки, — привет, привет!!!Как же я рада тебя видеть, не представляешь!
— Пытаюсь, — я поставил Гальку на землю и провёл пальцем по её мокрой щеке. Дождь или…Не совсем? — я очень рад тебя видеть, живой и невредимой.
— Ха! — она хмыкнула, — кто бы говорил! Последний раз, когда я видела тебя, ты был самым мёртвым из всех львов, которые мне встречались.
— Видишь, я начал исправляться, — улыбаться оказалось весьма сложно: по коже бежал болезненный зуд, — ты всех распихала, чтобы меня облизать? Кто там на очереди?
— Я, — мы долго смотрели друг другу в глаза, а потом Веера оказалась в моих объятиях. Слёзы скользили по щекам, когда я прижимал дочь к себе. То пожатие холодеющей руки, за мгновение до полного ничто, до сих пор оставалось во мне пронзительной болью утраты.
Спустя несколько мгновений остальные дети присоединились к нам и эти объятия едва не отправили меня обратно за смертную черту. Казалось вся эта радостно галдящая и пускающая слёзы толпа поставила целью раздавить несчастного отца. Илья, стоящий рядом, широко улыбался и отпускал дурацкие реплики.
С волчицами, матерями детей, встреча вышла не столь трогательной: одна из них так и вовсе не подошла, сверкая глазами издали, а в объятиях остальных ощущался заметный холодок. Винить старых подруг я не мог; в том, что вся их привычная жизнь в стае полетела ко всем чертям, был виноват один единственный лев. Тем не менее, Велен, сделав уже шаг в сторону, внезапно вернулась и коснулась пальцем моего шрама.
— Мать сказала, что ты здорово изменился, — я пожал плечами, а она, хмыкнув, продолжила, — посмотрим. Умирать за тебя оказалось весьма неприятно.
— Вас никто не заставлял.
Волчица тяжело вздохнула.
— Ну, здесь всё по-прежнему: как был дураком — так и остался.
Галины дети казались бесстрастными, но я то знал, это — их обычное состояние. Почему-то они считали проявление откровенных чувств признаком слабости и демонстрировали их лишь когда им грозила серьёзная опасность, либо на пороге смерти. Доброжелательно улыбаясь, каждый из троицы пожал мне руку и отошёл к Гале. Я ощутил болезненный спазм: Леси не было. Она не вернулась.
