— Итак, кто выходил из дворца в ближайшее время? — освежил я его память и отщвырнул опустевший сосуд, — надеюсь, ты понял, правда полезнее лжи? Так — кто?
— Н-не знаю, — проблеял солдат белыми губами и попятился, упёршись спиной в стену, — в чёрном плаще…Глаза…И другая тоже…
— Женщина? — переспросил я, — или их было две?
— Д-две? — он помотал головой, будто отгонял наваждение, — не одна — точно. Женщина? Наверное…Три?
— У, продажная шкура! — сказал я с отвращением, — позор для охраны. Ты хоть что-то можешь сказать определённое? Какие женщины, как выглядели, куда пошли, в конце концов?
Кадык на жилистой шее задёргался, а глаза отправились на лоб — это была единственная реакция на мои расспросы. Неужели его запугали до такой степени, что даже угроза смерти не смогла развязать чёртов язык? Мало того, рука в кольчужной перчатке потянула к себе копьё, видимо имея намерение проткнуть моё бренное, уже продырявленное сегодня, тело.
— Ну и подыхай, идиот! — я не выдержал и сплюнул, в сердцах, — неужели так сложно было ответить на простейший вопрос? Глядишь — живой бы остался.
Теперь, после того, как второй охранник увалился рядом с напарником я ощутил, как силы вернулись ко мне. Ну, какую — никакую пользу от этих двух недоумков я получил. Вот только вопросов стало ещё больше. Почему женщин было две? Или даже три? И кто были те, которые не стали заходить ко мне? Доходили слухи о том, как Баджара использует одержимых дамочек, влюблённых в него, в качестве шпионов и убийц, однако о подробностях их деятельности я не знал ничего. Сегодня, стало быть, этот пробел в образовании был весьма решительно ликвидирован. Едва не вместе со мной.
— Стало быть ты подумал о лазутчиках некоего повстанца, знающего о тебе лишь по слухам? — по губам женщины скользнула снисходительная улыбка, — словно именно ему ты доставил максимум неприятностей и причинил смертельную обиду? У нас говорят, когда человек провинился перед всевышним, бесы уносят его разум. Видимо, это происходит не только с людьми.
Девочка несмело улыбается, глядя на мать. Но мне совсем не весело. Да, я был глуп, но никогда этого не признаю. Пересказывая историю самой крупной своей ошибки, я обращаю внимание на мелочи, которых прежде не замечал.
— Веселись, — горько вздыхаю я, — легко смеяться над умирающим львом, которому остались считанные часы.
— У тебя достанет времени закончить рассказ, — спокойно отвечает человек, — а у меня — подумать. И ещё — я не смеюсь.
