— А сами-то вы не желаете, чтобы вас тоже остановили и запомнили? — нашёлся осмелевший Цезират.
— Дурень, — я расхохотался, — спрячь свою глупость и никому не показывай. У меня нет необходимости умирать, останавливая старение — я и так живу вечно.
Я продолжил смеяться и вся троица, с исказившимися лицами, попятилась назад. Вероятно, они приняли меня за безумца — эти тупые, ограниченные в своём невежестве скоты. Я мог бы пожалеть их, если бы не презирал так сильно.
— Люди не живут вечно, — смог, наконец, прошамкать старик и его рука нырнула под халат, где видимо висел какой-то амулет, — только Создатель, да ещё нечистые духи, созданные Царём Зла для испытания человека. И ты не похож на Создателя, скорее ты напоминаешь одного из посланников преисподней!
— А ты напоминаешь мне старый кусок говорящего дерьма! — огрызнулся я, снисходя до банальной уличной брани и полностью теряя интерес к разговору, — забирай дохлятину и проваливай отсюда. Забудешь мои предупреждения — пеняй на себя.
— Папа, — пропищал один из братьев неожиданно тонким голоском, — разреши нам поиграть с ним. Потом мы положим его к остальным, а голову я поставлю рядом с кроватью.
— Ты гляди, оно ещё и разговаривать умеет! — изумился я, глядя на громилу, который вытащил из-под настила повозки кривой ятаган, покрытый бурыми пятнами, — я сейчас исправлю это досадное упущение, а заодно проверю, насколько твой язык длиннее твоего члена.
— В повозку! — коротко скомандовал Папаша, подталкивая упирающихся и оборачивающихся сыновей, — у меня дурное предчувствие. Слухи не всегда лживы и у меня нет желания убеждаться в том, что именно этот окажется правдой. Тем более — из всех остальных он самый мрачный.
— Удачной охоты, — пожелал я вслед удаляющейся повозке и не в силах удержаться, расхохотался, — обильного урожая, добрый человек!
— Презрение к людям и показная бравада, — женщина кажется задумчивой, — но ты постоянно поминаешь своё внутреннее я, а в твоих песнях звучит совершенно человеческая печаль.
— Иллюзия, — хриплю я, — всего-навсего — маскировка….
— И только? Но зачем? Почему гордый лев, искренне презирающий людей копирует их чувства? И Ольга, кто это? Какую неприятность ты ей доставил?
— Неприятность? Она бы так это не назвала, — я опускаю голову и закрываю глаза, — потом, всё потом…
Телега скрылась за поворотом на скорости, раза в два превышающей ту, с которой передвигалась перед встречей со мной. Какая то толстуха замерла на противоположной стороне улицы, придерживая огромными ладонями огромный кувшин, повторяющий своими формами фигуру хозяйки. Плотная ткань чадры не давала, как следует рассмотреть, но кажется она уставилась на меня. Пребывая в странной смеси благодушного и язвительного настроений я показал ей козу, что считалось насыланием порчи. Бабища истерически взвизгнула и едва не расколотив собственность, со всех ног бросилась прочь, оставив меня в гордом одиночестве.
