Мы с Цинком постепенно оказались с края стола и потихоньку цедили вино, больше слушая трёп остальных, чем рассказывая собственные истории. Взрослые мужики, которым не нужно кому-то что-то доказывать. Цинк если и старался что-то узнать из моей жизни, то очень осторожно, исподволь, без нажима. Я был не против, и не торопясь рассказал несколько реальных историй, подсмотренных в чужих головах. А то, что большой разброс по времени и расстояниям, так жизнь меня и в самом деле помотала. Да и моя натура, любопытная до всего нового и необычного. То, что жив до сих пор, вполне можно списать на провидение, а то и на неведомые игры неизвестных мне богов. Я и сам с обычным человеком могу сделать что угодно - вознести до богатства и власти, сбросить в бездну нищеты и ужаса. Только вот кто мне объяснит, что происходит с моей собственной жизнью?
Возвращения студентов я не ждал - им бы отстираться и живот успокоить. А вот если у них был отряд поддержки, то могли появиться и новые гости. Так что я косился на каждого нового посетителя, оценивая его опасность.
Сгорбленную старуху с клюкой я заметил сразу, как только она вошла в двери таверны, но не придал этому значения - мало ли побирушек болтается в столице. Это уж дело хозяина - выгнать сразу или бросить ей объедки. Но Тарнак почему не сделал ни то, ни другое. Покосился, да, но продолжал заниматься своими делами. Старуха и в самом деле отправилась побираться - не спеша подходила к столам, всматривалась в сидящих. Кто-то бросал ей кусок, и она шла дальше, кто-то просто отворачивался.
Когда она подошла к нам, всмотрелась в Цинка, и вдруг стукнула палкой по столу прямо перед его носом, Цинк почему-то заторопился. Отхватил от краюхи хлеба ломоть, не жадничая, отпластал большой кусок от окорока, да ещё и налил в кружку вина доверху и протянул старухе. Та отхлебнула вина, закрыла глаза и зачмокала губами, словно настоящий гурман. Смотреть было смешно, но я сдержался. Но когда старуха открыла глаза и снова уставилась на Цинка, тот почему-то торопливо указал пальцем на меня.
-Это его!
Теперь пришла моя очередь смотреть в глаза побирушки. Ничего особенного - старая больная женщина, немного сумасшедшая, с красными воспаленными глазами. Подать милостыню такой старухе - любой бог зачтет за благое дело. Я потянулся было дать ей что-нибудь ещё, но старуха цепко схватила мой ладонь, накрыла своей и закатила глаза, словно впадая в транс. Я покосился на Цинка, но тот начал гримасничать, типа, "терпи". Пришлось терпеть. Наверное, через пару минут старуха вдруг забубнила:
