По прозванью человеки | страница 8
Снега, снега по грудь намело на фасад…
Это было чуть-чуть
меньше жизни назад.
19
Когда и ты ушла, и всё ушло,
перемешав семь нот в безумной гамме,
и жизнь моя, как битое стекло,
лежала у разлуки под ногами;
когда повсюду рушились миры,
и даже солнце восходило реже,
а в телеке стенали «Песняры»
о Вологде и пуще в Белой Веже;
когда слова «потом», «попозже», «впредь»
казались футуристским жалким бредом,
когда хотелось лечь да помереть,
укрывшись с головой тяжёлым пледом;
когда стихов горели вороха,
когда в воде не находилось брода,
а лёгкие вздымались, как меха,
от яростной нехватки кислорода,
казалось — гибель. Унесло весло,
а сердце раскалилось, словно в домне…
Но всё прошло. Ей-богу, всё прошло.
Пройдёт и то, что я об этом помню.
История без морали
Чего — поди пойми! — ждала её душа?
Чем виделись в мечтах тропинки и дороги?
Но с милым был ей рай. Пространство шалаша,
как в зрелищном кино, раздвинулось в чертоги.
Она была юна, прекрасна и легка;
смертельный омут глаз, точёный нежный профиль…
Но жизнь брала своё: стиральная доска,
потёртое трюмо да на плите картофель.
И каждый новый день вмещал в себя века.
Кипел в кастрюле суп. Вода неслась по трубам.
Из «ящика» вещал багровый член ЦК,
одышливо пыхтел и вяло цыкал зубом.
От тысячи забот трещала голова,
но ей же не впервой: сутулилась. Молчала.
Работы было две. И сына — тоже два.
Ах да, еще и муж. Любимый. Поначалу.
Была её рука в мозолях от весла,
а время шло и шло… Рельеф меняла местность…
Он бил её порой, но в целом не со зла —
за этот скорбный лик. За эту бессловесность.
Я знал его слегка. Её немного знал.
Фортуна всех в один колодец окунала…
Причудливым мазком я б выписал финал
в истории моей.
Да только нет финала.
Жили-были дед да баба…
От жары превращался асфальт в раскалённую лаву,
изнывали от пекла деревья, народ и дома…
Третьеклассник за стенкой учил сонатину Кулау.
Он был явно не Рихтер. И это сводило с ума.
Из квартиры четырнадцать духом тянуло борщовым;
надрываясь, соседка авоськи домой волокла…
Доминошники дружно вбивали эпоху Хрущёва
в потемневшую, в пятнах от пива, поверхность стола.
Шестилетнему мне эта жизнь не казалась короткой,
ожидание будущих дней не грозило бедой…
Дед и бабка меня соблазняли картошкой с селёдкой,
говорили: «Поел бы, внучок… До чего ж ты худой…».
И они ни журналов, ни книг, ни газет не читали.
Не слыхали о Байроне, По и аббате Прево…
Им досталось от века. Отныне на их пьедестале
были дети и внуки. И больше, считай, никого.
Что им слава земная, и мене, и текел, и фарес? —
Книги, похожие на По прозванью человеки