Больной открыл глаза и посмотрел на врача внимательно.
— Не знаю, может, ты и болтун.
— А ты обманщик! Врёшь, а вам люди деньги за это несут. И не стыдно брать-то? Вот они — не трудовые доходы!
— Это пожертвования от чистого сердца. Люди в храме находят утешение. Скорби в миру много.
— Почему честным трудом не хочешь зарабатывать?
— Я перед тобой исповедоваться не буду. Господь знает.
— Гордый.
— Смиренный.
— А топором, правда, хорошо владеешь.
— Правда. Я плотником в мирской жизни был. А в войну сапёром был, мосты через реки наводил.
— О! Да ты геройская личность! — в голосе врача слышался сарказм.
— Не знаю. Каким Господь уподобил создать, такой и есть.
— Да? Ладно, лежи, Осип Игнатьевич, к утру предстанешь пред своим создателем.
— И пред твоим тоже.
— Нет, я не верю. Я просто сдохну, и превращусь в прах земной!
— Аминь! Каждому будет да по вере его!
— Ну-ну. Какая тут вера? У вас девственницы рожают, кусты огнём пылают, да не сгорают, да ещё и говорят при этом.
— Писание знаешь?
— Интересовался. Только чудес не бывает.
— Всё по воле Его.
— Блажен, кто верует, легко ему на свете.
— И это правда. Грибоедов знал, что писал.
— Это ирония.
— Это Евангелие: «Кто будет веровать, и креститься, спасён будет».
— Даже перед смертью не сдаёшься.
— Привычка с войны: никогда не сдаваться.
— Попробуй выиграть этот бой, солдат.
— «Блажен, кто верует, тепло ему на свете», — отозвался, стуча зубами больной, трясясь под одеялом.
— Воюй, солдат.
Врач развернулся, вышел из палаты, предварительно выключив свет.
В палате больной был один. Это что-то вроде изолятора. Боялись, что болезнь может быть заразной, инфекционной.
Монаху было собственно всё равно. Мысленно он уже простился с жизнью. Единственное о чём он жалел, так это, то, что он умирает не в святой земле Лавры. Он лежал и смотрел в темноту, вспоминал жизнь свою.
В мае прошлого года, как вышел этот указ «Об усилении борьбы с лицами (бездельниками, тунеядцами, паразитами), уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни», не всех насельников монастыря удалось отстоять и по промыслу Божьему отправили их на севера.
Вот и ему грешному дали год за тунеядство в колонии общего режима и три года поселения. Максимальный срок. За что на него так прокурор и судьи взъелись? Наверное, за медали на рясе. У монаха, как и у солдата мало личных вещей. Да они и не к чему. Но медали это его, личные, честно заслуженные. И орден Славы третьей степени, тоже его заслуженный там, на мосту под огнём противника.
