В комнате для свиданий он наконец увидел знакомое лицо. Так оно и есть — Вульф Морган, его родной дядя. В детстве, когда ещё были живы родители, он часто бывал у них дома. Сейчас он остался наверное единственным человеком из всей многочисленной родни кто по прежнему ещё не забывал Виктора и время от времени даже предпринимал безуспешные попытки вернуть племянника в его прежний человеческий мир. Он не промолвил ни слова. Даже когда Виктор уселся напротив его, он по-прежнему продолжал просто с грустью смотреть на него и молчать.
— Это всё ради чего вы сюда приехали? Просто увидеть меня и помолчать?
— Мне больно смотреть на тебя, Виктор. Что же это ты сам с собой делаешь?
— Меньше всего на свете, дядя, мне сейчас нужны ваши наставления.
— Да ты просто дурак! — Вульф внимательно посмотрел на племянника. Взгляд его резко стал чужим и холодным, а губы сжались в яростной, но бессильной злобе, — За многократное нарушение закона тебе грозит до четырёх лет тюрьмы. Неужели, даже это не заставит тебя одуматься?..
— Вот оно что, — Виктор удивлённо посмотрел на дядю, а затем вдруг даже едва заметно усмехнулся, — Говоришь, четыре года? Знаешь, когда я работал в полиции, мы брали ганстеров, которые целыми грузовиками ввозили в город наркотики и убивали десятки и сотни людей. Что интересно — мало кто из них проводил в тюряге больше чем два месяца. А тут смотри-ка — четыре года за гонки на тотализаторе.
— Ты прав, Виктор. Мы все живём в дерьмовом и несправедливом мире, — Вульф медленно поднялся со стула и, подойдя к небольшому квадратному окну, с грустью посмотрел вниз на улицы ночного Центраполиса, — Нас окружают продажные политики и судьи, бандиты прибравшие с потрохами весь город, молодёжные группировки (целое потерянное поколение) которые от нечего делать, бьют витрины, сжигают машины и избивают случайных прохожих. А кроме всего этого ещё и всякие психи, извращенцы, террористы и торговцы детской порнографией. Ну и что с того! Всем нам приходится жить среди этих отбросов и ходить по улицам этого загнивающего города. А что мне ещё остаётся? Я ведь уже всё равно ничего не смогу изменить. Но зато я могу посвятить свою жизнь своим родным и близким, чтобы хоть немного уберечь их от всего этого хаоса и беззакония.
— Вот в этом как раз и есть наше главное различие, дадя. У вас есть близкие, ради которых стоит жить, а у меня — нет.
— Но ведь ещё совсем не поздно. Тебе ещё нет и тридцати пяти. Ты ещё можешь создать свою семью и снова быть счастлив.
