— Ещё трое отменили свои заказы на рекламу, — отчитывался Чейз, не сводя блуждающего взгляда со страниц рабочего ежедневника. — Все неустойки оплачены, здесь никаких проблем не возникло. Отчёт о полученной сумме уже направлен на вашу почту. Ещё один наш постоянный клиент расторг контракт на годовое сотрудничество, но самое скверное, — слегка покашлял Чейз, прочищая горло. — За последние выходные наши акции упали сразу на два пункта. Таким образом, мы лишились около трёхсот тысяч долларов.
— Около недели. Продержишься столько?
Говорит? Да не то слово! Имя отца моей Мии напомнило звонкий удар в гонг. Первый раунд подошел к концу, и теперь я должен был узнать, что именно ждёт меня дальше. Смогу ли я уже в ближайшую неделю отправить Джеймса и своих «любимых» Лоренов в долгожданный нокаут? Или же мне ещё придётся побороться как следует, прикусывая силиконовую капу?
— Именно по этому вопросу я и пытался связаться с вами, — прицыкнул, шипя от неловкости. — Мистер Грант отменил встречу.
Голоса сливаются, и я уже не понимаю, где мужской, а где женский. Слова рвутся и перемешиваются, превращаясь в овощное пюре. В глаза бьют вспышки фотокамер, ослепляют своим ядовито-синим светом, и эта лихорадочная толкотня и безумная суматоха кажутся нескончаемыми.
— Мистер Прайд! Мистер Прайд! — рвётся ещё один стервятник, когда передо мной уже открывается входная дверь. — Что можете сказать по поводу разрыва отношений со своей женой и сыном?!
— Сейчас у тебя куда более важное дело. Так что продолжай искать миссис Джонс, а вопросы с Паулем Ревера я решу сам.
Как дробит мне суставы. Выкручивает руки. Отрывает ноги. Ломает рёбра. И хохочет прямо в лицо, пытаясь разгрызть, как какую-то полую птичью кость во время пасхального обеда.
— Её нет ни в доме Лорена, ни в одной из трёх квартир Джеймса, ни даже в квартире его психотерапевта. Хотя я более чем уверен, что она тоже во всём этом замешана.
— Ты прав, — согласился, плеснув в бокалы немного бренди. Никогда бы не подумал, что настанет день, когда Алекс скажет мне что-то подобное. Сколько я себя знаю, он всегда был сдержанным, невозмутимым и, как казалось, совершенно безразличным к своей роли в моей жизни. — Вот только не в самом главном. Я действительно отношусь к вам по-разному, но не из-за того, что кого-то люблю больше, а кого-то меньше, — взял прохладные тумблеры, протягивая один из них стоящему около окна мужчине. — Я видел, как Джеймс растёт. Видел, как болеет и учится. Ошибается и падает. И это не объяснить и не понять, пока ты сам через это не пройдёшь. Я привык к тому, что он мой сын и всегда будет моим сыном. Привык его защищать, наставлять и направлять, — сделал глоток, обжигая горло прохладным алкоголем. — А когда я нашел тебя, то ты был уже взрослым, состоявшимся парнем. И я знал, что тебе уже не нужна ни моя забота, ни опека, ни поучения. Ты прав, когда считаешь, что я не вижу в тебе своего ребёнка. Потому что ты, Алекс, не просто мой сын, а самый близкий и самый лучший друг. Я никогда не смогу поделиться с Джеймсом тем, чем делюсь с тобой. И никогда не смогу доверить ему свою жизнь, — перевёл взгляд с соседних зданий на сосредоточенный профиль своего сына.
