Это было слишком. Слишком больным и тяжёлым был этот вопрос, чтобы дальше думать, выбирать нужные осторожные фразы.
— Вы не знаете, ваша милость, что такое быть для всех посторонним, — выдавила Гвен. Было странно, что искренние слова, идущие от сердца, даются с таким трудом. — Что такое проводить жизнь в безмолвии, когда все вокруг болтают и смеются, но стоит тебе подойти, расходятся прочь. Когда родная мать только отдаёт приказания на завтрашний день, а в ответ на пожелание доброй ночи лишь фыркает и отворачивается, а братья и сёстры даже не смотрят в твою сторону… Мне нет здесь места, ваша милость. И если я не заслуживаю лучшего, я готова умереть, но не влачить десятилетиями жалкое существование никому не нужной дикарки Гвен.
Она замолкла, и барон тоже не торопился нарушать тишину. Теперь, после приступа откровения, Гвеннет уже была готова пожалеть о своём порыве. И всё же что-то внутри мешало. Что-то, кричащее о том, что только теперь, впервые она была самой собой не в мечтах, а перед кем-то, впервые открылась другому человеку. И жалеть об этом — то же самое, что отречься от себя, от всех прежних мечтаний. Согласиться с тем, что она на самом деле всего лишь дурнушка Гвен, возомнившая о себе слишком много и на самом деле заслуживающая лишь жалкую лачугу и колотушки вместо обеда.
Превозмогая себя, она гордо вскинула голову, как это делали дамы в книжках старой Адайн. Она была готова к чему угодно — к смеху, гневу, недоумению, снисходительному равнодушию… Но барон ответил неожиданно серьёзно.
— И ты решила сбежать? Думаешь, что в Академии будет иначе?
Гвеннет на самом деле думала так. Она знала, что никто не стремится туда попасть, но также знала и о том, что в стенах учебного заведения оказываются и такие, как она. Одарённые простолюдины. Если она будет молчать о своей прежней жизни, о своей истории, о добровольном желании попасть в Академию, разве не сможет она стать своей среди таких же отправленных учиться? Не может ведь такого быть, чтобы во всём большом мире человек никому не был нужен.
Она не успела придумать подходящего ответа, как барон заговорил снова:
— Может, в обычных условиях тебе бы и повезло. Но твой дар… Ты ещё сама не понимаешь, насколько ты удивительна, ведь так? Боюсь, одиночество всегда будет твоей судьбой, девочка.
