У неё никогда не хватало духу просить о чём-то местных искателей — те были слишком простыми, приземлёнными и предсказуемыми, и Гвеннет догадывалась, что в лучшем случае её прогонят прочь, а в худшем она прослывёт местной безумицей. Поэтому она год за годом выслушивала вердикт, что её дар недостаточно серьёзен, и возвращалась домой.
Но этот человек… маг, барон, господин проверяющий… он ведь был выше всех, важнее всех, мудрее всех, в этом невозможно было сомневаться. Не зря ведь он был посланцем самого императора! И кто, если не он, мог рассудить по справедливости? А Гвеннет никогда не сомневалась, что по справедливости её судьба далека от участи простой крестьянки.
Она сама не знала, когда впервые ей в голову пришла эта мысль, когда зародились странные для простолюдинки мечты. Помнила только, что даже близкие никогда не считали её своей.
Гвеннет никто не посвящал в подробности семейных ссор, но из того, что удавалось услышать, она заключила, что отец не считал её родной дочерью. Кажется, однажды он даже пытался её утопить, чтобы не позорила семью своей непохожестью, и, как болтали деревенские, именно тогда у маленькой Гвен проснулся дар. После этого её никто не трогал.
Гвеннет не знала, действительно ли она отличалась от других с рождения, или изменилась, когда почувствовала себя отверженной и услышала гуляющие по деревне слухи о своём происхождении.
В одном она с ранних лет была уверена точно — в родном доме ей не место. Все, с кем ей доводилось общаться, говорили об этом, прямо или намёками. И когда она подросла, то решила, что непременно найдёт то место, где будет своей, где окажется дома. Найдёт, чего бы ей это ни стоило. Или создаст сама. Заслужит…
Гвеннет открыла глаза, с трудом вырвавшись из тяжёлого, наполненного воспоминаниями сна. Она лежала в незнакомой комнате, на незнакомой кровати, но видят боги, никогда ещё она не чувствовала себя так хорошо!
В нескольких шагах от узкого неудобного ложа располагался стол, за которым и сидел сейчас господин барон, судя по всему, занятый завтраком. Он не заметил её пробуждения, и Гвеннет задумалась, как вести себя дальше.
Как крестьянке ей, пожалуй, стоило бы изобразить робость, забиться в угол и ждать дальнейших приказаний, не поднимая глаз. Если бы она была знатной дамой, то должна бы показать негодование, оскорбиться и потребовать объяснений.
Сама Гвеннет ни робости, ни негодования не чувствовала. Только жадный интерес, восхищение и надежду. Последнее и заставило её выдать своё пробуждение.
