— Сколько раз тебе говорить Ганс, что здесь нет больше ни милордов, ни светлостей, — вздохну я, не особо надеясь, что тот меня услышит. Старик упрямо поджал губы, чем придал еще больше внушительности своему орлиному профилю. Вот из кого вышел бы классический граф, а то и целый герцог!
— Само понятие нищий маркиз вызывает только жалость, — напомнил я упрямцу.
— Барон Крауфильд за дочерью дает двадцать тысяч, виконт Глазерой пятнадцать, а граф Страуфолк аж двадцать пять и поместье в придачу, — укоризненно выдал тот, ставя передо мной на стол кружку с терпким напитком.
— Страхолюдина, наверное, — заметил я. Камердинер поджал губы еще сильнее, хотя, казалось, куда уж больше.
— В вашем финансовом положении, милорд…. — начал он.
— Мое положение меня вполне устраивает, — прервал его я, добавив на всякий случай: — И моя работа тоже.
— На побегушках у простолюдина!
— Мы живем в просвещенный век, Ганс, в котором титул имеет значение только для придворных хлыщей.
— Слышал бы вас ваш покойный батюшка! — возвел очи горе старик.
— То не промотал бы состояние моей матушки? — ехидно поинтересовался я у Ганса в ответ, добавив: — Кстати, отец-то сам этим титулом пожертвовал ради матушки.
Камердинер ничего не ответил, а, вздохнув, присел на соседний табурет.
— Да не расстраивайся ты так! — решил утешить я старика. — Мне только двадцать шесть. Связать себя брачными узами с какой-нибудь скучной девицей, которая будет думать только о доме и о детях, я еще успею.
— В этом нет ничего зазорного, милорд, в отличие от ваших ночных похождений, — строго парировал тот. Порядочная жена как раз думает о доме и детях, и порядочный муж тоже, — увлеченно читал он свои любимые нотации, а я кривился с каждым произнесенным им словом.
— Доживу ли я до этого? — еще горестнее вздохнул старик, взывая к жалости, но при этом поглядывая на аккуратно сложенную газетку, лежащую на углу стола. «Светские новости» были любимейшим чтением Ганса, и я подозревал, что именно оттуда происходили все эти бароны с графами в придачу со скучными дочерьми и их приданым.
— Конечно, Ганс! Какие твои годы! — немедленно вскинулся я.
— Мне семьдесят два, милорд!
— Вот именно! При должной заботе о своем здоровье ты и меня переживешь, — ответил я и решил закрыть эту тему, обратив внимание на прикрытую салфеткой тарелку: — Что ты там прячешь?
— Сырники, милорд, — охотно отозвался Ганс, пододвигая ко мне блюдо. — Из свежайшего творога, только сегодня утром на рынке последний фует взял.
