— Хуже чем убил. Умер бы для меня и для всех, кто живёт по Кодексу Праведных. Я бы всё равно рассчитался с Бием за тебя, но не смог бы уже так обнять, не смог пожать руку.
— Ну, что ты как маленький? Неужели не понял?
— Он бы меня убил? Я бы умер?
— Я не вижу смысла продолжать спор, — сказал Найрус, прилаживая ножны гражданского меча к поясной перевязи. — Ты не видел, как я пробовал твой палаш? Он для меня слишком тяжёл.
Когда Блич зашёл в гардеробную (дверь была выломана — девочка вкладывала весь немалый вес в удары) и увидел, что сделал с малышкой Лу старик Бий, то застыл в проходе. За его спиной Виклор рассказывал, как это произошло:
Невилл пытался это скрыть, но всё равно по тону чувствовалось, что начальник начал его раздражать.
Профессор твёрдо решил, что оставит ветерана в приёмной, а в столовой с Солбаром и матерью-герцогиней переговорит один. Может, они и раздавят его, более опытные в интригах, но это будет его личный опыт и его личный бой.
— Да. Так положено по нашему кодексу.
* * *
— Говоришь, он в латах? Прекрасно, прибереги для его стального зада клевец. Это что-то вроде боевого топора, здесь его нет, но можешь купить сам, он недорогой.
Невилл покачал головой и спросил Найруса, насколько он религиозен. Найрус ответил, что верит в Свет и победу Света, но его не устраивают догматы ни одного из существующих культа.
Мальчик ещё ничего не понимал. Но то, что его заступника и человека, который мог бы спасти дядю и сестру, уже нет в живых, догадался. И виновник — этот странный мясник, откуда-то знающий Блича. И он ничего не может сделать ему, не может даже оттолкнуть пропахшее кровью тело, потому что руки совсем не слушаются.
Виклор отпустил Блича и распахнул рубаху, показывая свежую татуировку короля Тропы.
— Хвала Свету, очнулся браток. Блич, как ты?
— Хороший? Ха, я был уверен, что он вообще святой. Когда следы привели к Смотрителю, я вздохнул облегчённо, и решил пропустить кружечку-другую крепкого в ближайшей таверне, а уж потом тебя забрать. Но... услышал визг девчонки и пришлось вламываться в дом.
Жгучий стыд переполнил душу, когда Найрусу пришли мысли, а ради детей ли он перешёл все грани в опеке? Быть может, из своего эгоизма. Потому что в гиперзаботе растворял собственные жизненные кризисы.
— Я же попросил?
Парень поднял глаза и улыбнулся.
Они сели в карету и поехали во дворец матери-герцогини, надеясь, не опоздать.
Виклору было неприятно говорить на эту тему. Суровый убийца прятал глаза, словно стеснительный мальчик из монастыря.
