“Мы можем все”, — Син целовал глубоко, раздвигая языком ее губы, находя язык. Заводил, и Дора отвечала все жарче. Но почему-то получалось — нежно. Такого с ней не было еще никогда, нежность всегда стояла где-то рядом со слюнявыми школьными поцелуями, когда не заходили дальше обжимашек. “Значит, не с теми целовалась. Забудь”. Вместе с его словами Дора вдруг ощутила и чувства — тоже нежность, изумленное восхищение, желание и жадность. Сина возбуждали поцелуи, но еще сильнее возбуждало то, как от поцелуев заводится она. А ее заводило его возбуждение.
— Син? — прошептала Дора.
— Сейчас на ноги встану, тогда скажу, — усмехнулся Син. — Хорт, Ипси, если что, стрелял я. С Гартом и мистером Смитом сам поговорю. Все, пора. Подъем.
К тому моменту уродец на ногах уже не стоял. Валялся на залитом кровью полу и подергивался. А Син сидел у стенки, с белым лицом и закатившимися глазами, и за него было страшно — до одури.
— Это я погорячилась, — с досадой признала Дора. — Надо было в душ порталиться.
Ипси. Та самая, что вечно раскидывает косметички. Дора кивнула. Повторила мысленно: “Все кончилось”. Вот теперь руки затряслись. А Син так и сидел с закатившимися глазами.
— Да ты не волнуйся, — Ипси обернулась к Доре. — Скоро очнется. Син — сильный.
Поняла, когда Син скомандовал стрелять, а потом — отключился. То есть сначала он, кажется, сцепился с вампиром “в эфире”, если ей с перепугу это не почудилось. Перепугаешься при виде такого уродца, вот честное слово, уж лучше роскошный клыкастый кровосос, как в кино или фэнтези! Но когда Дора выстрелила раз, и еще раз, и снова, а ничего не изменилось… По тощим бледным лапкам упыря текла кровь, красная, нормальная, но он как будто не чувствовал боли. А Дора — чувствовала, как тяжело Сину. И стреляла как заведенная, не хотела и не могла останавливаться. Пока патроны не закончились.
У нее получилось. Секунда дезориентации, как будто портал открылся прямо под ногами, и они туда попросту провалились — и коридор с упырем, Хортом и Ипси исчез, а Дора, пошатнувшись и не удержав равновесия, неловко врезалась в край кровати. Жесткое ребро матраса ударило под коленки, она вскрикнула и опрокинулась на спину, так и не выпустив Сина. Почему-то не получалось разжать руки. Свалились оба поперек кровати — в грязных шмотках и обуви, пропитанные вонью притона.
Кинул Доре: “Стреляй по коленям!” — и, вдохнув, рухнул в холодное, мутное, на долю секунды оставшееся раскрытым и беззащитным сознание твари. Сцепился с ним намертво, срастаясь, пуская корни, отыскивая самые уязвимые места. Голод. Жажду жизни. Жадную тягу к последним, затихающим в подкорке толчкам человеческого сердца. Его сердце было таким же ледяным и непроницаемым, как сознание. Нет уж, урод, не на того напал! В голове набатом стучала кровь. Син цеплял его всеми крючками, какими мог, держал, не давая схлопнуться, уйти в невидимость. А урод даже боли не чувствовал. Она отзывалась только слабым эхом и раздражением. Хотя Дора, кажется, стреляла не раз. Сознание вампира полыхнуло разочарованием, удивлением, бешенством. Замелькали картинки. Танцпол, обмякшее мертвое тело коровы. Урод тянулся к нему. Хотел зацепиться, всосаться как следует. Чуял неприятности, мудак! Но Хорт успел. Да. Хорт, Ипси, Гарт. Син не слышал их, улавливал едва заметным отголоском, самым краем сознания, которое сейчас почти ничем не напоминало его собственное. Ничего, он успеет выбраться. Наверняка.
