А я никогда не чувствовала себя настолько живой.
Никогда не была простой глупой девчонкой, наслаждающейся жизнью.
Жила по строгому расписанию, всегда под прицелом: ни шагу без разрешения. Я из дома выйти не могла без отчета: куда, зачем и как надолго. И не приведи Господь пойти не туда или опоздать на пять минут, сразу шквал обвинений. Плохая жена, отвратительная мать, мечтающая сбагрить своего ребенка бабушке с дедушкой.
«Это твой крест, — слышу голос мужа. — И тебе его нести, так что будь добра закрывай спальню на ключ и не смей вешать малого на мою мать».
Сглотнула и развернулась в его руках, утопая в космическом взгляде, на дне которого кружили черные смерчи. Ладони скользнули по спине, плавя позвонки, зарылись в волосы на затылке. Облизнула вдруг пересохшие губы, приковывая к своему рту все внимание Стаса.
— Как? — хрипло, потому что в глотке – пустыня Сахара без намека на спасительный оазис, а в крови чистый адреналин, сжигающий здравый смысл.
Остановилась, тяжело дыша. Запрокинула голову, смотря в расчерченное отгорающим солнцем небо. Теплый ветерок ласкал бедра, забирался под футболку, щекотал шею. И возможно эта глупость – мой протест против себя самой. Возможно. Но именно сейчас я чувствовала себя свободной и счастливой. Настолько, что хотелось кричать во все горло и смеяться до слез. Просто жить, отпустив на волю.
О нет, Стас, ты даже не представляешь, насколько я девственна именно там. И что тебе вряд ли привалит счастье в виде утреннего минета.
Взгляд невольно упал на широкое запястье в манжете рубашки.
Горячие ладони обожгли живот сквозь футболку. Рвано выдохнула и едва не задохнулась от его аромата, такого дерзкого, горько-пряного. И такого родного, что хотелось только им и дышать. пропитаться им, как бисквит кремом, который этот нахал мечтал слизывать с меня.
— Только я не умею.
— Плевать, — прошептала, не узнавая собственный голос. Не узнавая саму себя.
Ты повзрослел, Стас, и так никогда и не надел мой подарок.
А перед самой кабинкой замерла и выдохнула, заливаясь румянцем.
Поймала этот жест и не отпускала. Он всегда ненавидел часы, но на смуглой коже светлела тонкая полоска, словно там что-то носили. Сглотнула.
— Бляяядь, Ева… — выдохнул, оцарапывая кожу о мои зубки. — Хочу твой язычок на своем члене. Хочу загнать тебя в рот по самые яйца…Хочу, Ева. Как же я хочу трахнуть твой грешный рот.
— Ева, — позвал, напряженно всматриваясь в мое лицо. И…потер правое запястье.
