Блондинки, когда проснулись, тоже не возжелали с ней общаться, возможно, по тем же соображениям. Они разговаривали меж собой, не стесняясь, смотрели в ее сторону и будто не замечали. Но я не испытывала угрызений совести, что девочка может страдать. Что делать? Жизнь-то несправедлива.
— Да, — невозмутимо ответила Наташка сверху
— Н-н-н-н-небо… с-с-с-с-с-серое! — выдавливал он из себя.
— А если меня обидишь ты, к кому мне обращаться? — конечно, этого вслух я не сказала.
Плюс приподнялась на локтях, взмахнула руками.
— А ты где?
— Давай! — я улыбнулась, но отметила про себя, что вокруг нет ни одного свидетеля.
Я молчала и рассматривала корешок своей книжки, хотя это не очень-то вежливо. Но если мне НЕ ХОЧЕТСЯ спрашивать, зачем я ДОЛЖНА спрашивать? И я не спросила.
Я улыбнулась. Вообще-то, писала о нем. Как подсела вчера, спросила, не помнит ли.
Я смотрела на камни под ногами, но при этом чувствовала, КАК он смотрит. Не отрываясь, будто боится, если отвернется, я исчезну. Что это?
Я читала, пришлось отложить книгу и мягко, но без улыбки представиться.
— А ты говоришь, ничего, — продолжил иронизировать Гера.
— Ладно. Знай, если тебя кто-нибудь обидит, обращайся ко мне. Видишь, как нас много! — Троцкий с довольным видом оглянулся на свиту.
— Мне тоже, — ответил Рома, он сидел у самого прохода, его практически не было видно.
По моей интонации можно было понять, что тема мне неприятна, но Гера почему-то настаивал.
— А я Галя, — сказала девочка.
— И я в этом полностью уверен! — Гера тоже быстро слез вниз и встал рядом с Антоном.
— Почему? — Антон посмотрел на меня. — Не умеешь?
— Я не буду, — ответила спокойно.
— Это поселок, — спокойно объяснила. — Городского типа. Только очень маленький.
Я воодушевилась.
— А ты не знал?
Они сидели рядом, и, когда он шутил, Ирочка развязно хохотала и откидывала голову назад.
— Что это за карта? — спрашивала его Юлька, указывая на червового туза.
Они говорили о чем-то своем, о каких-то кассетах или приборах. А за окном темно, фонари и такие… характерные вокзальные звуки.
Я не могла понять, что он вызывает во мне. Что-то среднее между раздражением и неприятием, но его безумное стремление, не понять на чем основанное, притягивало.
Коля все повторял с какой-то грустной периодичностью, чтобы я шла с ним, потому что там будет хорошо. А я только хмурила брови и ничего не говорила.
Я опустила глаза, взяла пакет из его рук, развернулась и только тогда посмотрела по сторонам. Сколько времени мы так стояли? Я никого не видела, а сейчас почти все разошлись. Мама была неподалеку, решала какие-то оставшиеся организационные вопросы, и я подошла к ней. Больше не смотрела на Колю и не знала, на месте он или уже ушел.
