- Знать, попортилась, Афанасий Львович, давно уж в руки не брала, говорит она и снова отходит к столу.
То поднося вина, то рассказывая о гитаре, то жалуясь, что разучилась играть, Степанида Егоровна все время, пока Курганов подвязывал и пробовал струны, переговаривалась с ним, возбуждая зависть в гостях, а когда тот и сам подошел к столу и, настроив гитару, предложил спеть, то хозяйка, а за ней и гости хором затянули "Милую", но сбились, расхохотались и запели "Крамбамбули", продолжая чокаться и подливать в стаканы. Заглушая нестройный хор, кто-то громко запел, указывая обеими руками на Курганова:
Приехал на ярмарку ухарь-купец,
Ухарь-купец, удалой молодец...
Феня, притаившись за дверью, не спускала глаз с Афанасия Львовича. Ей было приятно смотреть, как он иногда развалится на диване, как неожиданно встанет, чокнется и выпьет вина, или проведет рукой по струнам, или запоет...
Какие у него добрые глаза, и как он весел! Другие тоже сидят и пьют, хохочут, кричат, но видно, что они все пьяны и грубы, а он такой добрый-добрый... Фене нравился больше всего голос Курганова; в нем было ч го-то душевное и простое. Но отчего же голос его такой грустный, когда он поет? Все радуются и кричат, а у Фени от этого голоса щемит на сердце и хочется заплакать...
...Всю ночь не смыкал я, бывало, очей,
Томился и думал я только о ней.
Теперь все прошло Пролетела весна,
И молодость жизни далеко ушла ..
раздавался голос Курганова, и Фене казалось, что Афанасий Львович действительно о чем-то горюет, и, улыбаясь, она думала: "Хороший... добрый человек!.."
.. А старость все ближе и ближе подходит,
Готовлюсь я в вечность совсем перейти,
А счастье все дальше.. да дальше уходит...
Гостей веселило пение Курганова, и когда он кончил, все зашумели, полезли с ним чокаться, а Фене казалось, что он, может быть, плачет и ему не до вина.
- Эй! Кто там!.. Максимка!.. - закричал неожиданно Курганов, хлопая в ладоши. - Максимка!.. Шампанского сюда!
У Фени екнуло сердце. Она хотела было убежать, но заколебалась и, наконец, сделала шаг вперед и вошла в эту дымную комнату, куда ей было запрещено показываться.
- Что прикажете, Афанасий Львович? - проговорила Феня, останавливаясь на пороге.
Но вместо приказания Курганов протянул вперед руки и весело воскликнул:
- А, Фенюша! Иди! Иди сюда! Я уж давно про тебя спрашиваю.
Степанида Егоровна молча положила гитару и, пожав плечами, недовольная, вышла из комнаты.
