мужчина.
В конце недели Лидия Львовна вызвала Аню к себе.
— Ты сильно похудела. — Хозяйка магазина нахмурилась. — Ты давно была у врача?
— Два месяца назад, — ответила Аня. По распоряжению Львовны все работники магазина два раза в год проходили диспансеризацию.
Лидия Львовна откинулась на спинку кресла и прищурилась:
— Ты рассталась со своим парнем?
Аня чуть не заплакала:
— Он в командировку уехал.
— А… — Львовна улыбнулась. — Ну, не надо так страдать. — Она посмотрела на свои руки. — Понимаешь, детка, если мужика сильно любишь, он садится на голову. Помни это.
Девушка кивнула, но хозяйка магазина видела по ее глазам: Аня не хочет ей верить.
— Иди работай. — Она подалась вперед и открыла папку, лежащую на столе.
Как только Аня вышла из кабинета, Лидия захлопнула папку и уставилась на дверь. Да, мужикам нельзя показывать свою любовь. Она так любила мужа, а он взял и загулял. Думала ли она, что так будет? Да, подозревала. Потому что все видела. Конечно, не с первого свидания, но через пару месяцев заметила, что он с интересом смотрит на других женщин.
— Только мертвый мужчина не смотрит на женщин с интересом, — сказал папа Лидии (из-за его походов налево у мамы прибавилось и седых волос, и морщин).
Да, все они ходят налево. Муж Лиды на четвертом году брака так куролесил, что оторопь брала. Но оторопь оторопью, а семья и дети — совсем другое. И, пока существует этот мир, женщины будут лететь на любовь, как бабочки на огонь. С той лишь разницей, что бабочка знать не знает, что сгорит, а женщина знает, но надеется, что сгорят другие, а ее сия печальная участь обойдет…
Утром за завтраком, организованным в виде «шведского стола», Дима осмотрелся, но Надю не увидел. «Вот и хорошо», — подумал он и уже хотел пройти со своим подносом в дальний угол, но тут Надя окликнула его и он, проклиная все на свете, медленно повернулся и едва не выронил поднос. На него смотрела новая Надя, в тысячу раз лучше прежней. Пока она наполняла свою тарелку всякой всячиной, Дима хлопал глазами и соображал, что сказать, но в голову ничего, кроме «Надька, что с тобой?!», не лезло.
— Димон, расслабься, — через плечо бросила Надя, накладывая в тарелку салат. — Займи пока нам места, — сказала она обыденным тоном.
Дима ринулся к свободному столику у окна, и через несколько минут они смеялись над какой-то чепухой. Дима не переставая думал о словах отца: «Женщины многолики, хитры и коварны, и в этом их прелесть». Сейчас перед ним сидела другая Надя, бледная и по-девичьи обворожительная, без макияжа, с веснушками, розовыми губками, волосами, стянутыми на затылке в тугой тяжелый узел. Даже ее голос изменился, приобрел мягкость и легкую грусть. Вся она казалась милой и беспомощной. Он уже привык к тому, что ее глаза говорят: «Дима, я люблю тебя», и ему это ужасно нравилось, а сейчас она смотрела на него как на стену. Дима начал ревновать. У него на душе заскребли кошки: как это так?! Наверное, Надя прочла его мысли. Она отхлебнула кофе и подмигнула:
