За стеной, в комнате мамы, скрипнул паркет. Аня вскочила на ноги и побежала в кухню чайник ставить — мама голодная, не завтракала, чаю захочет. Чиркая спичкой о коробок, девочка чувствовала себя взрослой и ответственной. Она заправила за уши волосы, выбившиеся из конского хвоста, и застыла в ожидании похвалы, но, увидев маму, даже рот открыла от удивления. Под глазами и на переносице, от виска до виска, у матери красовался длинный фиолетовый синяк. Губы вздулись — просто ужас. На скулах багровели ссадины. Такой Аня маму еще не видела…
— Чего уставилась? — с трудом шевеля лиловыми губами, спросила мама странным, глухим голосом, как будто ее язык не шевелился.
Аня заморгала и шагнула к холодильнику:
— Сделать тебе бутерброды?
Мама отрицательно мотнула головой:
— Не надо… Отец не приходил?
— Он мне не отец! — выкрикнула возмущенная до глубины души Аня.
Над ней нависло неподвижное лицо мамы.
— Ты что это, девка, несешь?
Аня втянула голову в плечи и молча скосила на маму глаза.
— Анька, я тебя спрашиваю! — Мама сорвала с крючка мокрое кухонное полотенце (девочка им посуду вытирала), размахнулась и так ударила дочь по лицу, что у той искры из глаз посыпались. Пытаясь увернуться, Аня ушибла плечо об угол холодильника, но не вскрикнула, а только зубы крепче сжала.
— Чтобы я этого больше не слышала! Поняла? — Мама снова замахнулась на Аню полотенцем. — Он твой отец!
Защищаясь, девочка вскинула руки и зажмурилась, но удара не последовало. Она медленно открыла глаза. Опираясь о стол, мама тяжело опускалась на табуретку. По ее покрытым ссадинами щекам текли слезы. Полотенце валялось на полу. От обиды Аня всхлипнула, и испуг в ее груди снова начал твердеть. Она открыла рот, чтобы набрать в легкие побольше воздуха, но мама стукнула кулаком по столу:
— Не смей сопли распускать! Он твой отец, поняла?!
Аня вздрогнула, но не смогла сдержать слова, давно уже просившиеся наружу:
— Он мне не отец! Я его ненавижу! Чтоб он сдох!
Мама подняла с пола полотенце и сильно избила Аню, но не из-за этого девочка запомнила именно эту ссору, а не сотни других, свидетелем которых она уже была и еще будет. Не из-за того, что она впервые искренне призналась в своей ненависти к отцу. И не из-за того, что мама ее побила — не первый раз, но уж очень сильно. А потому, что в тот день Аня впервые почувствовала, что в ее сердце нет жалости к матери. Жалость исчезла… Испарилась. А ее место тут же занял кусок льда, бесчувственный и колючий.
