- А вы скорей на извозчика да укладывайте повозки.
Живо!
Двое других, к которым относились эти слова, сейчас же повернулись и молча пошли к двери. Это были тоже служащие Панфилова: конторщик Кротов, похожий более на церковного певчего, суровый, басистый, и приказчик Анютин, который обладал нежным взглядом и сладким голосом, хотя был плешивый и рыжий. Они уже знали, что требуется хозяину, и вышли из вокзала с таким видом, будто в первый раз приехали в город.
Глядя на Панфилова, не спеша отхлебывавшего кофе и курившего папиросу, можно было подумать, что он в самом деле никуда не торопится; разве только частое поглядывание на часы и обнаруживало его тревогу. Напрасно, однако, дожидался он Тирмана, ушедшего получать багаж, и Сучкова, ушедшего умываться. К кофе никто не явился.
"Тем лучше!" - подумал Матвей Матвеевич и, не торопясь, будто прогуливаясь от нечего делать, вышел вместе с Бородатовым из вокзала и, как только вышел, сейчас же как бешеный вскочил к первому извозчику и погнал что есть мочи на почтовую станцию.
Вот они, панфиловские повозки! Вот стоят у самых ворот, и добрые кони встряхивают колокольчиками... Матвей Матвеевич взглянул на свои повозки, маленькие, легкие, приспособленные для быстрой езды, взглянул на громадных коней, впряженных тройками, которые били в нетерпении снег копытами и мотали головами, - на этакой тройке да не лететь!
"Постой же! - погрозил он кому-то, улыбаясь. Улыбались и ямщики, давно знавшие Панфилова и чуявшие в карманах хорошую подачку на чай. Готовясь вспрыгнуть на облучки, они весело разбирали вожжи, а путники, надевши сверх полушубков теплые дохи, усаживались по местам. Огромное тело Панфилова заняло почти всю повозку, и Бородатов еле-еле пристроился сбоку, завидуя другим приказчикам, которые вдвоем засели во вторую повозку, разделивши места по-товарищески. Содержатель "Вольной почты", провожая старых знакомых, одолжил по особому случаю Матвею Матвеевичу курьерскую подорожную.
- Все сели? - раздался громкий окрик.
- С богом! - ответили из задней повозки.
- С богом! - скомандовал Панфилов и, сняв меховую шапку, перекрестился.
Лошади тронули...
Сначала проехали "Вольную почту", потом замелькала своими рядами и вывесками Нижегородская ярмарка, пустующая в это время года и вся занесенная снегом; мелькнул водопровод, и лошади спустились на Оку. Ехали не спеша: то и дело мешались встречные обозы, или городские сани перерезывали путь. Вот в правой стороне показался Нижний, а вот и кремль, на который все стали креститься; вот мелькнул красавец Откос; потянулись караваны огромных барок, зазимовавших во льду, но все это мало-помалу осталось уже позади, исчезли всякие признаки жилья, и перед глазами развернулась одна широкая, бесконечная "кормилица-матушка" - Волга.
