— Керрая… — в его шепоте послышалось благоговение, но это обман.
Обман. Когда девушку уважают, когда к ней хорошо относятся, разве ее заставляют плакать?
— Только один поцелуй, и я уйду… — обещание, которому я не верила.
Тем более что он начал осыпать поцелуями мое лицо, и я машинально считала про себя: один, два, три… десять… А потом его губы скользнули по подбородку к шее, разжали мои пальцы, которыми я сжимала ворот, и счет продолжился: одиннадцать, двенадцать… Я сбилась со счета, и тут же принялась считать по новой, ожидая, что вот сейчас… может, сейчас ему хватит? А губы Кайла скользили по моей шее и лицу, словно не замечая слез. Да и имели ли они для него значение?
Я держалась, пока у меня была надежда, что он заметит мое состояние и остановится. Я думала, что один поцелуй, если он сдержит слово — это не страшно, и я забуду его так же легко, как прошлый. Что такое, в конце концов, один поцелуй в год от того, кто тебе безразличен? Пустяк, да и только. Но когда почувствовала, как одна рука Кайла сжимает мои волосы, как и боялась, а вторая медленно крадется по позвоночнику, сорвалась.
Я дернулась, попыталась вырваться, а Кайл по-прежнему не замечал или делал вид, что не замечает моего состояния. Более того сделал еще один маленький шаг, практически вжимаясь в меня, и мне стало не только страшно, но и трудно дышать. Я практически задыхалась в его руках, а он млел, скользил губами по моему подбородку, прикрыв глаза и урча, как огромный кот.
— Пусти! — удалось прохрипеть сквозь слезы. — Пусти меня…
— Керрая... — повторил он, не слыша и продолжая меня целовать, только на этот раз, наконец, подбираясь поцелуями к губам, как и обещал.
Но я не верила, что все закончится одним поцелуем. Если ему не хватило стольких…
— Убирайся! Пусти! — шипя, я начала не просто вырываться, а биться в его руках.
Он поднял голову, удивленно моргнул, словно только заметил мое состояние и слезы. Попытался провести подушечками пальцев по щекам, но я дернула головой, не желая его прикосновений.
— Убирайся, — повторила сквозь ком горечи и разочарования, а больше — страха и понимания, что ничего не прошло, что прошлое никуда не делось.
— Керрая, прости, я…
Он снова попытался прикоснуться, и меня прорвало. Из глаз полились безудержные слезы, я смахивала их, а они продолжали бежать. Я знала, что противнику, а тем более хищнику нельзя показывать слабости, но у меня больше не было сил. Есть вещи, которые я никогда не смогу вынести и изменить. У меня помутнело в глаз — от слез, наверное, и от злости, которая долго плескалась и нашла выход. Я смотрела в распахнутые серые глаза, видела в них беспокойство, раскаяние, но не верила. А еще он показался мне таким спокойным, что мне захотелось лишить его этого, сделать ему больно, захотелось, чтобы он понял: каково это, когда по тебе топчутся…
