Так мы просидели до позднего вечера. Все остальные дела ушли на второй план, а я понимала, что уже давно не чувствовала себя такой воодушевлённой.
Парень объяснял мне все тонкости работы главой судна, а я старалась запоминать и не упускать ни одного нюанса. Прежде всего, это была большая ответственность — от капитана зависела судьба целого судна и команды. И порой, решения приходилось принимать быстро и в экстремальных условиях. А уж убегать от воздушных пиратов и выводить корабль из аномальной бури и вовсе задача не из лёгких.
Конечно, для этого нужно было немало поработать и набраться опыта. Когда–то все хорошие капитаны драили палубы и были у кого–то на побегушках. Что ж, подобный путь мне уже пришлось пройти, так что нужно лишь довести его до победного конца.
Выходя из кабинета капитана, я подумала, что было бы неплохо поговорить с Лиумом, если он ещё не спит. По просьбе Корсака, обед и ужин принесли прямо в кабинет, чтобы мы не отвлекались. Так что я не видела друзей часов с одиннадцати утра.
Флейм не выглядела слишком озабоченной ситуацией, и когда я вошла, она перебирала вещи в поисках какой–то детали. На мой вопрос, всё ли в порядке, подруга даже не сразу поняла, о чём речь.
Кажется, ей до розыска дела было даже меньше, чем мне.
Постучав в двери каюты друга, я не получила ответ, и отправилась на палубу — не то со слабой надеждой найти его там, не то с желанием немного освежиться.
Можно сказать, что мне повезло кинуть два письма в один ящик.
Как только я вышла на свежий воздух, в свете фонаря показался знакомый силуэт.
Он сидел на смотанных канатах и смотрел на рассыпавшиеся бусины звёзд.
Сложно было не заметить, что настроение у него не самое лучшее. Но я всё же надеялась, что за день ему хоть немного полегчало.
Набравшись духу, я подошла ближе и попросила разрешения сесть. Парень кивнул.
— Как ты?
Лиум окинул меня равнодушным взглядом, и снова посмотрел вдаль.
— Плохо.
Причина была столь очевидной, что и спрашивать некрасиво. Но мы с красотой поведения временами расходились по разным углам.
— Из–за розыска?
— Угу.
— Слушай, я знаю, сколько усилий ты вложил в учёбу и понимаю, что тебе сейчас непросто. Но это ведь не конец жизни, и мы сможем что–то придумать.
— Как же, — фыркнул друг. — Но беда в том, что я не хочу ничего делать. Доделался. Столько лет усилий и всё побоку. И теперь есть лишь пустота — заполняющая, всеобъемлющая. Она съедает меня изнутри, а я не хочу сопротивляться.
