Он сидел на корточках на полу и рассматривал ампулы. Подобрал одну из них, посмотрел на свет. Цокнул, даже удовлетворённо. Это удовоетворение было настолько не к месту, что я почувствовала, как расползается липкой волной страх.
– Ты убила моего отца. Старого, парализованного человека. Ну вот не стыдно тебе?
– Не говорите глупости. И ваш отец жив, ему врач нужен.
Он встал, пошёл на меня. Я снова попятилась. Самое главное – сохранять дистанцию.
– Ты знала, что у отца непереносимость этого препарата? Зачем ты вколола его? Что вы не поделили?
– Придите в себя, – я не теряла надежды достучаться до его разума. – Это лекарство я колю ему каждый день.
– Это?
Он показал мне ампулу. Я ахнула – её здесь быть не должно. Сердечник Игнат на это лекарство реагировал очень плохо, о чем мне говорили ещё в первый день. Перевела взгляд на Александра – кажется, он наслаждался происходящим.
– Убила старика, – снова произнёс он.
А потом схватил меня, закинул через плечо, вынес из комнаты. Я брыкалась и кричала, я не понимала, что происходит вообще. Не будет же он заниматься сексом, когда его отец на смертном одре?
Перед моим взором плыли сначала аккуратно уложенные половицы паркета, потом ступени, снова ступени… Меня несли в подвал.
– Ты сумасшедший!
Он внёс меня в одну из комнатушек, назначения которой я и не знала, ни разу не спускалась в подвал. Бросил на пол, нисколько не церемонясь моей сохранностью. Я ударилась копчиком так, что слёзы брызнули из глаз, а я стараюсь не плакать на людях, не стоит доставлять им такого удовольствия. Но сдержаться не сумела, боль не унималась, пульсировала огнём.
– Убила моего отца, – снова произнёс он. – И сбежала. А пока тебя будет искать полиция, мы с тобой славно развлечемся.
И ушёл. Запер за собой металлическую дверь. Я слышала, как лязгает засов. Превозмогая боль, бросилась вперёд, стучала, билась, кричала ему, что я не убивала, что нужно вызвать скорую помощь, что он пьян и не отдаёт себе отчёта в своих действиях, но бесполезно.
Сорвав голос, я села на холодный бетонный пол. Под потолком горела тусклая лампочка, показывая мне, насколько все безрадостно. Голые стены, пол, узкое окошко так высоко, что мне до него не достать. И все. Абсолютно пустая комната.
Я засмеялась. Мне и правда было смешно. Дико. Невозможно. Такая ирония – преодолеть свои страхи для того, чтобы сломать жизнь другому человеку, и в результате сидеть в этом каземате, обвиненной в убийстве человека, который наверняка ещё дышит, и ждать, когда пресытившийся радостями жизни мужчина придёт для того, чтобы за счет моего тела и моих криков развлечься и потешить уязвленное самолюбие. Прекрасно. А Максим, ради которого все это затевалось, наверняка спит на свежих простынях, обнимая свою невесту. А может быть, даже делает ей ребёнка, нового, живого, не Даньку.
