— Привет! — сказала я звонко. Гнала обаяние на всю катушку.
Без штанов и с полотенцем. Наверняка, сиятельный барон уже догадался, кто занял его командирскую щель за шкафом.
— Привет, курсант, — Кей-Мерер не улыбнулся. Не пошутил. В светлых глазах засела крепко неприязнь.
— Ты че так внимательно смотришь? Запоминаешь, боишься перепутать? — я нарывалась нагло в ноль, но пусть перестанет смотреть! — Надеюсь, комэск, я могу не бояться поворачиваться к тебе задом?
И все. Я получила в челюсть. Упала на скользком мокром полу, разодрала плечо о перегородку и припечаталась копчиком. Больно ужасно. И обидно. Я опять пропустила удар. Не ожидала снова. Кровь текла из разбитой губы, марала чистый халат.
— Молчишь? — вернул меня к действительности товарищ инструктор. — Мне, брату, стесняешься сказать? Думай наперед, о чем болтаешь с Кей-Мерером, Ленчик. Он у нас высоких кровей. Аристократ и барон. Грубостей и пошлостей не спускает никому.
Ваня еще рассуждал какое-то время, как трудно общаться с белой костью всех мастей. Я не перебивала. Отрыдавшись, чувствовала в себе легкость и интерес к дальнейшей жизни. Но все же, нафига этот утонченный защитник хороших манер пялился в душе мне в спину? Взглядом убить мечтал? Неужели ему пустой комнатушки жалко?
— Так, ладно, хорош мучаться. Мы едем на пикник, — заявил Иван, рывком поднимая нас обоих вертикально.
— Куда? — я опешила. Я желала только две вещи в этой жизни: налопаться овсянки с котлетой и выспаться. — Я не хочу!
— Не обсуждается, курсант Петров! Заодно поговорю с твоим ведущим за жизнь! — побратим нахлобучил мне фуражку широкой ладошкой, больно придавив уши.
Я аккуратно поправила головной убор, погладила ладонями замученную кожу. Когда же это закончится?!
Как слабосильный школьник я мечтала о единственном выходном дне, как о счастии невозможном. Запереться тщательно на ключ. Выспаться в своем убежище одной, без надоевших мужских запахов и звуков, без выматывающего контроля и самоконтроля. Снять форменную одежду, расслабиться. Тупо в трусах и майке посидеть. Привести в порядок ногти на руках и ногах, обработать ссадины на теле и хоть как-то спасти обгоревшие на грубом горном солнце лицо, шею и руки. Сделать все то, что так презирала в женском заведении на другой половине планеты. То, что вросло под кожу за четыре года жизни в Сент-Грей и создало из меня существо другого пола.
Не вышло.
Ехали по горной бетонке минут тридцать. Впереди на зеленом джипе открывали колонну оба комэска, блондин и брюнет, с ними два рыжих близнеца на галерке. Следом шелестел здоровенными колесами черный хаммер с черными стеклами. В арьергарде поспевали с трудом Ваня и я на любимой синей таратайке, нагруженной разным пикниковым барахлом вроде шашлычного мангала и складной мебели. Болтали ногами, сидя на краю, и орали песни. Теплый полуденный ветер толкался в лицо дружески и пыльно.
