Пленник висел, подвешенный на цепях за связанные руки, и смотрел на палачей отчаянным взглядом. Он был совсем молод, лет двадцати. Сейчас, впрочем, никто не смог бы судить о его возрасте: обезображенное побоями лицо не давало на это шанса.
Палач всегда спрашивал одно и то же.
Сначала — имя.
Первый день парень только кричал от боли и ужаса, не отвечая, на второй — когда приложили к спине раскалённый стальной прут — назвал себя. Сейчас имя он называл сразу. Сейчас он уже знал следующие три вопроса.
Второй: «Брал ли ты деньги у слуг чеора та Граствила? Либо же у самого чеора Граствила?».
Нет. Нет. Нет!
Кричать или молчать — без разницы. Палач и его помощник всё равно снимут тебя с дыбы и зафиксируют на железной раме над ящиком свежих горячих углей. Искалеченной спиной — на раскалённые прутья. Руки и ноги окажутся скованы.
Третий вопрос: «Приказывал ли тебе кто-нибудь отнести на «Жемчужину» бочки со смолой и мешки соломы?».
— Нет! Нет же! — Кричит охрипший от боли и ужаса пленник. — Нет! Никогда!
Палач берёт из ящика длинные блестящие щипцы. На левой руке ногтей у пленника уже нет. Значит, сегодня — очередь правой руки.
«Третий день. Это третий день пытки!» — Догадался Шеддерик та Хенвил.
Юноша, которого пытал ифленский палач, был ему незнаком. В том подвале сам Шеддерик никогда не был. Да и палач этот умер почти триста лет тому назад. Но у всякого решения есть последствия.
Шеддерик проснулся, когда пленник потерял сознание.
Снаружи было уже светло.
Темершана та Сиверс
Утром снова начался снегопад. Темери наблюдала, как постепенно сумрак рассеивается, и перед глазами встаёт белая тишина за окном. Белыми стали деревья, крыши хозяйственных построек на дворе. Поля вдалеке и лес — всё покрывал ровный снег. Темери не помнила такой чистой белой зимы.
Служанка позвала завтракать, едва рассвело. К тому времени есть уже хотелось ощутимо: в монастыре вставали задолго до позднего зимнего света.
В общем зале оживление царило только у стола, облюбованного гвардейцами. Пресветлая сестра была задумчива и рассеяна, а чеор та Хенвил и вовсе не появился до того момента, как настало время уезжать.
А появившись, начал всех поторапливать, раздавать указания и приказы. На Темери он не бросил ни единого взгляда, и это её немного успокоило. Вчерашняя ночь осталась в сердце странным, пугающим воспоминанием, но последствий не имела. Благородный чеор не собирался умирать. Выглядел здоровым и до отвращения деятельным.
