— Камилла, моя дорогая, я здесь.
Целую минуту он стоял так, затем, наклонившись, взял в руки грохочущие кости, обтянутые тончайшим кружевным и шелковистым нарядом. Длинные рукава спадали с безвольных рук.
Уэйленд подкрался ближе, не отвлекая внимания Нормана. Он отметил, что кости были переплетены крошечными серебряными звеньями. На голове сидел золотистый парик, удерживаемый роскошной будуарной шляпкой. Норман нежно поднял скелет, положил в огромное кресло, стоявшее под розовой лампой в центре комнаты.
— Дорогая, не держи на меня обиду из-за того, что я отсутствовал прошлой ночью, — пробормотал он. — Видишь, что я тебе принес?
Норман достал из кармана крошечный кожаный футляр, в котором оказалось кольцо с одной жемчужиной. Он прижал его к ужасной руке и привязал кусочком ленты, чтобы оно не соскальзывало с костяного пальца.
— Жемчуг — это слезы, дорогая, — продолжал он тем же низким монотонным голосом. — Слезы, которые я проливал прошлой ночью, потому что не мог быть с тобой.
Уэйленд подошел еще ближе. Пальцы скелета были унизаны драгоценностями, которые стоили тысячи долларов. Великолепный бриллиант весом не менее трех каратов. Огромные изумрудные бусы, нитка жемчуга и бриллиантовая подвеска.
— Какое платье ты наденешь сегодня вечером, Камилла?
Внезапно Уэйленд выпрямился, холодные капли пота выступили у него на лбу. Неужели он тоже поддался каким-то странным заклинаниям? Неужели слышал могильный голос, взывавший:
— Кинг! Кинг!
Как будто в ответ на его молчаливый, полный страха вопрос, Норман впервые повернулся к нему.
— Да, у нас сегодня гость. Ты должна выглядеть как можно лучше.
Норман прошел по комнате к большому встроенному шкафу и широко распахнул дверь. Внутри обнаружилось великое множество чудесных платьев всех мастей. Уэйленд растерянно опустился на ближайший стул. Оглядев комнату, он увидел, что та роскошно обставлена, но заметил и многолетнюю пыль. Воздух был застоявшимся.
Он смотрел, как мужчина одевает грохочущие кости в великолепное вечернее платье из старинного розового атласа с черным кружевом, не переставая напевать, будто ухаживал за любимым ребенком. Затем Уэйленд увидел, как Норман повернулся и запустил стоящий рядом фонограф. Тотчас же приглушенные звуки причудливого восточного танца заполнили комнату.
— Ты будешь танцевать сегодня вечером? Нет? Хорошо, тогда мы будем сидеть и наблюдать.
Так Норман разговаривал целый час. Когда эта сцена стала невыносима для Уэйленда, он решил положить ей конец. Зрелище словно душило его. Он увидел достаточно. Тихо приблизившись к Норману, Кинг положил руку ему на плечо.
