Так будет правильно. Если он боится привязанности, я непременно дарую ему забытье. Пусть его хозяйка и эгоистичная дрянь, которую колотит от желания сблизиться, но она не сволочь.
— Спасибо… — прошептал он и хотел добавить что-то ещё, но я накрыла его губы своими.
Он с такой жадностью ответил на поцелуй, словно пленник темницы, которому впервые за несколько дней дали напиться воды. Его ладони осторожно притянули меня к себе.
Горячий. Жаждущий. Отзывчивый.
Мы целовались неистово, до озноба, до дрожи. Я никогда не испытывала ничего подобного и не знала, как правильно себя вести. Стьен направлял меня сам. Касанием, жестами, взглядами.
Я не была готова к чему-то большему, но и обычный поцелуй вывел меня из состояния равновесия.
Понимаю, что для него это — обычное дело.
Но слова, произнесенные Стьеном в момент слабости. И отчаяние, с которым он вырвал их из себя.
Бесы!
Кажется, я пропала…
* * *
Раньше Стьен не догадывался, каково это — вожделеть кого-то. По-настоящему. До судорог в костях от невозможности приблизиться. Прикоснуться. Перейти границу. До презрения к самому себе, слабому и бесполезному подобию человека.
Ведь хозяйка никогда не увидит в нем мужчину.
Так он думал.
Поэтому, когда все мыслимые и немыслимые запреты были ею нарушены, его потянула за собой лавина из наслаждения и дикого ужаса.
Зачем в его никчемной жизни появилась она? Почему пробудила в нем человека?
В нем что-то оживало. В его черством, испещренном шрамами сердце что-то екало от присутствия этой девушки, от звучания её голоса.
Стьена многому обучали — учителя были хорошими и плохими, заботливыми и озлобленными. Он умел переступать через себя и боль, чтобы дарить удовольствие.
Только вот чувствам его не учили. Как-то не приходилось беспокоиться о такой глупости. Разве может раб в здравом уме заинтересоваться хозяином? Сама мысль недопустима.
Так зачем ему чувствовать?
Но она нагрянула и смела собой всё, что выстраивалось долгие годы невольничества. Всю ненависть к господам. Всю неприязнь к магам. Всё, что было вбито в Стьена с каждым новым ударом плети.
«Никогда никого не любить. Никогда никому не верить. Никогда никому не открываться», — негласный кодекс любого раба был забыт, стоило испить сладости губ Алисы.
Неужели это возможно?
Он ведь делал столько всего — запретного, недозволенного, стыдного, — но никогда не думал, что обычный поцелуй способен вывести из себя. В нем было больше, чем в любой другой ласке. Особое единение душ. Иной вид страсти.
