Сперва я услышала три глухих удара в потолок. Тук-тук-тук. Оказалось, что их ждали, потому что одна из женщин сказала:
— Ну, наконец-то.
Потом другая:
— Давай скорее причал.
Это было похоже на разговоры на незнакомом языке. Отдельные слова разобрать еще можно, но вот уловить суть…
Я увидела эту женщину на соседней наре возле окна, на втором ярусе. В руках у нее была длинная, метра два длиной, трубка. Похоже, что сделана она была из газеты. Я не отрывала от нее глаз, боясь пропустить хоть что-то. Насколько непонятным для меня было то, что делали эти женщины, настолько же обычным делом это было для остальных. Верхний ярус вообще не обращал никакого внимания на действия людей внизу. Ну а те, что находились внизу, никогда не смотрели вверх. Вот никто и не заметил, что я как завороженная не могу оторвать от них взгляда. Девушка просунула эту трубку, которую называли «причалом», в окно. Назвать окном это отверстие в стене было очень сложно. Не мудрено, что я поначалу вообще не заметила, что в камере есть окно. Небольшое оконце было забрано решеткой, снаружи оно закрывалось еще одной решеткой наподобие вертикальных жалюзи, а за ними крепилась мелкая сетка. Так что попадал ли воздух сквозь все эти решетки остается под вопросом. Просунув длинную бумажную трубку сквозь решетки, девушка некоторое время что-то там шурудила, а потом извлекла веревку. Эту веревку она зацепила крючком, находившимся на конце причала. Похоже, сделан он был из простого стержня от ручки.
Привязав веревку к решетке, она вскочила и три раза ударила кулаком в потолок. Через мгновение веревка туго натянулась. Когда она стучала, то заметила, что я наблюдаю за всеми ее действиями и сказала:
— Хочешь писаться?
— Что делать? — переспросила я.
— Ну, переписываться с кем-нибудь? Над нами камеры малолеток: какие-никакие, а мужчины.
Что за бред, подумала я. О чем с ними переписываться? Я размышляла, что, может, невежливо будет отказаться.
— А о чем с ними говорить?
— О любви.
— Бред, — вырвалось у меня.
Но девушка не обиделась:
— Все так говорят поначалу, а потом жить без них не могут. Я Валя, — сказала она, — мы с тобой землячки.
Вале на вид было лет тридцать, полная и жизнерадостная женщина. Из тех веселых пышек, которые вечно улыбаются. Во рту у нее не было половины зубов, но это ее ничуть не смущало, и она все время улыбалась. Поначалу я смущалась, глядя на эту беззубую улыбку, но она была искренней и доброй, и вскоре я привыкла и перестала обращать внимание на такие пустяки.
