- Если б у меня был единственный сын, да еще и такой красавец, любезно заметила миссис Бонифэйс (могу ли я после таких комплиментов неблагодарно забыть ее имя?), - если б у меня был единственный сын и я могла бы оставить ему такое хорошее наследство, я б ни за что не отправила его в море во время войны, нет, ни за что.
- Если вы сами не пьете, то, быть может, среди ваших друзей на корабле найдутся любители спиртного. Передайте им, что они всегда будут желанными гостями в "Якоре", - сказал хозяин.
Я уже не в первый раз слышал, что матушка богата.
- Может, она и вправду богата, но только мне об этом ничего не известно, - отвечал я хозяину, на что они с женою похвалили меня за сдержанность и с многозначительной улыбкой добавили:
- Мы знаем больше, чем говорим, мистер Дюваль. Вы когда-нибудь слышали про мистера Уэстона? А про мосье де ла Мотта? Мы знаем, где находится Булонь и где Остен...
- Молчи, жена! - перебил ее хозяин. - Раз капитан не хочет говорить, значит, и не надо. Вот уже звонит колокол, и доктору несут ваш обед, мистер Дюваль.
Так оно и было, и я сел за стол в обществе моих дорогих друзей и отдал должное их трапезе.
По приезде доктор тотчас отрядил посыльного к своему другу капитану Пирсону, и когда мы сидели за обедом, последний на своей собственной шлюпке прибыл с корабля и настоятельно просил доктора и миссис Барнард откушать десерт в его каюте. Мистер Дени Дюваль тоже получил приглашение и, устроившись в шлюпке вместе со своим сундучком, отправился на фрегат. Мой сундучок отнесли в каюту канонира, где мне была отведена подвесная койка. Вскоре по знаку одного из гардемаринов я встал из-за капитанского стола и пошел знакомиться со своими товарищами, которых на борту "Сераписа" было около дюжины. Будучи всего лишь добровольцем, я, однако же, оказался выше ростом и старше большинства гардемаринов. Им, разумеется, было известно, кто я такой, - всего лишь сын лавочника из Уинчелси. И в те дни, и позже я, конечно, получал свою долю грубоватых насмешек, но всегда принимал их благодушно, хотя мне и приходилось частенько вступать в драку, чему я выучился еще в школе. Нет надобности перечислять здесь все затрещины и зуботычины, которые я получал и раздавал. Но я не таил обиды и, слава богу, никогда не причинял человеку такого зла, чтобы потом его ненавидеть. Случалось, правда, что некоторые люди ненавидели меня, но их давно уже нет на свете, тогда как я все еще здесь и притом с совершенно чистою совестью, а от их ненависти мне ни холодно, ни жарко.
