Однажды, покидая обитель голубиного воркованья, я случайно встретил своего бывшего соученика по имени Томас Мизом, который повсюду расхаживал в новенькой форме рядового уинчелсийского ополчения, - он страшно ею гордился и ни на минуту не расставался со своим кремневым ружьем. Когда я подошел к Тому, он как раз выпалил из своего орудия и попал прямехонько в цель. Один из голубей фермера Перро лежал мертвый у его ног. Это был почтовый голубь, и юноша очень испугался, особенно когда заметил листок бумаги, привязанный под крылом убитой птицы.
Письмо состояло всего из трех строчек, но Том не сумел его прочесть, так как оно было написано немецким готическим шрифтом. Я мог лучше справиться с этой задачей и сначала подумал, что речь идет о контрабанде, которой промышляли многие из наших друзей. Тем временем Мизом поспешно ретировался, подозревая, что ему несдобровать, если фермер узнает о гибели одной из своих птиц.
Я сунул записку в карман, ничего не сказав Тому о ее содержании, но мне пришла в голову одна мысль, которую я решил обсудить с доктором Барнардом. Я отправился к нему в дом и прочитал ему послание, которое нес злополучный вестник, сраженный пулею Тома. Мой добрый друг очень взволновался и в то же время обрадовался, когда я перевел ему голубиное письмо, и особенно похвалил меня за то, что я ничего не сказал Тому.
- Может быть, мы попали пальцем в небо, Денни, а может, это, наоборот, нечто очень важное. Я сегодня же поговорю с полковником Эвансом, - сказал доктор.
Мы отправились на квартиру к полковнику. Это был старый офицер, служивший еще под командованием герцога Камберлендского; теперь он, как и доктор, состоял мировым судьею нашего графства. Я перевел полковнику письмо, в котором говорилось:
[Пропущено мистером Теккереем.]
Взглянув на лежавшую перед ним бумагу, в которой содержался официальный перечень воинских частей, расквартированных в различных гарнизонах Пяти Портовых Городов, полковник Эванс убедился в точности сведений, доставленных голубем.
- Это почерк шевалье? - спросил он. Я сказал, что не думаю, и упомянул о немце, с которым встретил мосье де ла Мотта. Оказалось, что полковник Эванс хорошо знает господина Люттерлоха. - Если тут замешан Люттерлох, то мы об этом деле кое-что узнаем, - сказал полковник и шепнул что-то доктору. Он тоже похвалил меня за осторожность, велел никому ничего не рассказывать и убедить Тома держать язык за зубами.
Что до Тома, он оказался менее осторожным. Он рассказал о своем приключении кое-кому из приятелей, а также родителям, которые, как и мои родные, были ремесленниками. В Уинчелси они имели уютный домик с садом и большой загон для скота. В один прекрасный день их лошадь была найдена в конюшне мертвой. Потом у них околела корова. В те дни месть принимала странные формы, и джентри, фермерам, ремесленникам и торговцам, которые навлекали на себя ненависть известных лиц, частенько приходилось сожалеть о своей неосторожности. То, что мой злосчастный дед был и продолжал оставаться членом сообщества контрабандистов, - факт, который, боюсь, мне не удастся ни отрицать, ни смягчить. Он, разумеется, горько за это поплатился, но рассказ мой еще не продвинулся настолько, чтобы я мог поведать о том, как старик был наказан за свои грехи.
