Приятный женский голос ответил на четвёртом звонке, заметно растягивая «о», - Милла уже знала, что это характерный акцент каролинцев.
1) Doogie Howser, гениальный подросток-врач, герой одноимённого телесериала.
Ронда молча кивнула. Ли сказал:
Она даже не посмотрела на него, просто продолжала идти рядом, и он привёл её к тёмно-синему «джипу-либерти». Ей приходилось достаточно трудно и так, и не хотелось думать о том, каково ей будет, если она будет «усложнять». Северный ветер, о котором говорили в прогнозе погоды, пробирал её сквозь одежду, и она пожалела, что не надела пальто прежде чем выйти наружу. Милла сосредоточилась на том, как она мёрзнет - что угодно, чтобы не думать о Диасе или о том, что ей предстоит.
- Если ты отвезёшь меня куда-нибудь кроме дома Уинборнов, клянусь, я....
- И ты можешь больше не посылать мне деньги, - сказала Миллы, улыбаясь ему сквозь слёзы. - Вот тебе причина, по которой ты занимался медициной: ты финансировал поиски. Я не смогла бы сделать этого без тебя в тылу, без твоей поддержки, без финансовой свободы, которую ты мне обеспечивал.
Он выпрямился и пожал плечами:
- Это ложь, - с нажимом произнёс он. – Мы не покупали ребёнка на чёрном рынке; мы усыновили Зака через адвоката, и если вы думаете, что можете отобрать у нас сына, вам предстоит самая большая в вашей жизни битва.
- Но что ты будешь делать теперь? – вид у него был обеспокоенный.
Дрожащими руками Милла вытянула ещё два документа. - Вот бумаги, где Дэвид и я оба отказываемся от родительских прав на Джастина – Зака, в вашу пользу.
То, что Диас до сих пор убеждён, что она неправа, разгневало её ещё больше. Ей хотелось дать ему пощёчину так, чтобы у него застучали зубы. Вместо этого она игнорировала его.
- Это ужасно, - сказала она, побледнев. Может быть, она, как мать, сочувствовала Милле, или, может быть, у неё было предчувствие.
- Алло?
Она продуманно оделась в узкую темно-синюю юбку и приталенную блузку цвета морской волны с длинными рукавами и темно-синими пуговицами в тон. Костюм был одновременно и женственным, и деловым. Это была её давняя хитрость: чем больше она нервничала, тем больше внимания она уделяла своей внешности. Концентрируя внимание на одежде, она могла игнорировать вопли своих нервов, тошноту, которая скручивала желудок, напряжение, которое стучало в висках. Она научилась оставаться спокойной перед лицом неописуемой боли, и именно это она делала сейчас, по крайней мере, внешне, и, в любом случае, только это имело значение. Зеркало отразило лицо, которое было лишено почти всякого выражения, почти как у Диаса…
