— А Император и Кабинет?
— Тоже, естественно. Как и канцлер.
— И при этом сегодня здесь происходит явная демонстрация нашего сближения?
— Да. Ибо никто не смеет усомниться ни в силе, ни в праве Германии. В нашем праве на самостоятельную и суверенную мировую политику. И в готовности защитить ее всеми доступными средствами.
Что же до главного предмета нашей беседы — реальных качеств будущих кораблей германского флота, и того, что о них напишет в своем справочнике Джен, — не волнуйтесь, Базиль. Полагаю, что у нас получится какое-то время попотчивать островитян достаточно правдоподобной дезинформацией. Если хотите, мы можем улучить момент, и я подробно проинформирую Вас о некоторых идеях в этой деликатной сфере. Мне представляется, что и вам в России обязательно надо будет предпринять подобные шаги.
— Было бы весьма интересно. Спасибо за доверие, Фриц. И прошу простить мне мою несдержанность. Надеюсь, Вы дадите мне возможность ее искупить?
— Само собой, дам. И прямо сейчас. Диктуйте…
* * *
Наблюдая со стороны за происходящим внизу, возле праздничных столов, Василий выделил для себя несколько моментов, о которых раньше не знал, или просто не заострял на подобном внимания. Так уж сложилось, что до последнего времени он предпочитал подробности военной истории Рейха нюансам здешней дворцовой «кухни». Но сегодня подлинным откровением для него стало даже не бессовестное позерство или ненасытное лестелюбие кайзера. Вильгельм II удивил Василия своим демократизмом. В сравнении с полным отсутствием такового при царском дворе, например.
Он пригласил на семейное торжество не только родню, высшую знать, армейскую и флотскую, а также чиновничью, верхушки. Благодаря любезным пояснениям фон Пригера и Штейнхуаера, Балк с удивлением обнаружил в «ближнем кругу» кайзера трех евреев — пароходчика Баллина, основателя электротехнической «империи» AEG Ратенау, а также банкира Варбурга. Среди гостей были урожденный прибалт доктор истории и философии Шиман, профессор-зоолог и художник-анималист Фризе, живописцы, литераторы. И даже театральным актерам с певцам было дозволено разделить с ним праздничную трапезу!
Чего-то подобного при других европейских Дворах нельзя было даже вообразить: времена «официальных» королевских шутов давно миновали. Тем временем в Потсдаме со всей этой «не ровней», титулованая, высшая знать Германской империи вынуждена была галантно и вежливо общаться. Вряд ли ее представители были от такого в восторге. Вот только куда было деваться всем этим «фонам» и «цу», если такие порядки завел здесь их властелин, для которого единственный высший авторитет — он сам?
