— Мне бы Вашу уверенность, сир. Ведь, к сожалению, этот бессовестный интриган, но, хвала Всевышнему, прагматик и реалист Бернгард не вечен. Рейхстаг кайзер может распустить, для этого у него есть куча законодательных лазеек, заложенных Бисмарком в их конституцию, а смирит ли свою непомерную гордыню Альфред, — мы пока не ведаем. Вдруг с них все-таки станется, и эти троглодиты начнут заново копать Кильский канал?
— Скоро узнаем, не сомневайся. Но главное, по-моему, чтобы они не успели быстро начать реконструкцию своих верфей.
— За секретность я Вам ручаюсь. Два года готовил Портсмут к этому моменту. Они пронюхают не раньше, чем через год-полтора, что к чему…
— И наша задача использовать эту фору на все сто процентов, не так ли?
— Мы используем ее на все двести, Ваше величество!
— С Вашими талантами и напором, друг мой, — ни минуты не сомневаюсь…
— Скорее уж с Вашим дипломатическим гением, сир.
— Ах, лесть от сильного человека! Как же это приятно, Джек. Продолжай же, а то сам себя не похвалишь… — Эдуард добродушно рассмеялся, по-дружески пихнув Фишера кулаком в плечо, — Кстати, возвращаясь к более серьезным темам: у меня тоже есть для тебя парочка новостей, которые нам надо обсудить без свидетелей. Давай отпустим наших заждавшихся спутников в Сандрингем. Пускай они озаботятся развлечением дам своими охотничьими рассказами, а мы с полчасика походим по лесу? День сегодня не жаркий, прогуляться налегке — одно удовольствие. Или возьмем ружья, может быть «вытопчем» какого-нибуть хитрого петуха?
* * *
В ближнем кругу британского монарха Джон Арбетнот Фишер занимал особенное место. Прозванный флотскими недоброжелателями «малайцем», бывалый морской волк был фигурой яркой и динамичной, выбивающейся из привычного клише поведенческих стандартов холоднокровного «офицера и джентльмена» Викторианской эпохи.
Напрочь лишенный надменной чопорности, лоска и породной манерности, этот «ходячий скандал», «наглый выскочка-полукровка» пробил себе путь к самым высшим должностям в военно-морской иерархии Британии исключительно благодаря собственным талантам, настойчивости и смелости. Ну, или почти исключительно им. Согласитесь, но все-таки, дружба с наследником престола, а затем — королем, тоже чего-то стоила.
Поговаривали, что первопричиной их сближения стала общая неприязнь к одному человеку — лорду Чарльзу Уильяму Бересфорду, герою штурма Александрии, яростному и непримиримому противнику Джона Фишера на протяжении последних двадцати пяти лет его служебной карьеры. Их длительное профессиональное соперничество, как это иногда случается, постепенно перешло в стойкое взаимное отторжение, на грани ненависти.
