— Дипломатично, но понятно. О tempŏra, omores!..[4] Однако, мой дорогой, нам нужно принять ответственные решения, а на фоне бурлящих эмоций запросто можно ошибиться. Amīcus Plato, sed magis amīca verĭtas[5], как говорил Аристотель…
— In vino verĭtas…[6]
— Хм…и к чему это ты, Базиль?
— Ваше величество позволит коротенькую притчу из русского фольклера?
— Ну, почему же — нет? Послушаем. Только, чур, не слишком долгую.
— Просыпается однажды утром Илья Муромец, русский былинный богатырь. Очень хочет водицы испить и отправляется к колодцу. По пути ему попадается Змей Горыныч. Это такой наш огнедышащий дракон, с тремя головами на длинных шеях. Только шеи-то у него кто-то взял, да узлом и завязал… Пожалел Илья Змея, распутал, а бедолага даже не поблагодарил, улетел, куда глаза глядят.
Топает Илья дальше, глядь, а перед ним на дереве, за ноги привязанный, болтается вниз головой Соловей-разбойник. Это такой наш тролль, вор-грабитель с большой лесной дороги. Чуть живой висит, даже глаза из орбит повылезли. И его Илья пожалел. Отвязал. Уполз Соловей в кусты. И «спасибо» не сказал, как и Змей.
Наконец, приходит наш богатырь к колодцу. А там…
«Петрович явно из последних силенок сдерживается, чтобы не заржать. Ждет, гад болтливый, про извращенное растление несчастной Яги посредством черенка от метлы…
Конечно, подхлестнуть немцев к гонке килей с островитянами, причем, к правильной гонке правильных килей, — надо. Но язык твой, что хуже любого помела, на этот самый черенок и стоило бы намотать… Подонок! Однозначно, — подонок…»
— А там, с ведром колодезным на голове, будто псинка на цепи сидит Баба-Яга. Это наша лесная ведьма. И так, и этак крутится бедная, а ведро стащить не может: крепко ей кто-то его нахлобучил. Пожалел и ее Илья, сдернул помятую емкость одним мизинцем.
Как увидала Баба-Яга Муромца, на коленки со страху шмякнулась. Христом Богом отпустить молит. Удивился Илья, поднял ее, отряхнул, и спрашивает старушенцию, — что, мол, здесь приключилась за напасть жуткая? Кто это их всех… так?
Пригорюнилась Яга, всплакнула. Потом посмотрела тоскливо на своего избавителя, да и говорит: «Ох, и добрый же ты, Ильюшенька. Когда трезвый…»
— Замечательно… Намекаешь, стало быть, что серьезные дела за бокалом не делают? — Вильгельм прищурился, смерив Василия критическим взглядом с головы до пят, — Вот поживи-ка сперва с наше на свете, а потом уж — и осуждай. Мы сегодня все здесь в равном положении, между прочим. Не заметил? И как посмотреть еще, кто больше вкусил даров Бахуса: ты, или твой многоуважаемый бывший командир. Это, да еще молодость, пусть послужат хоть какими-то оправданиями твоей дерзости. Но. Никогда так не шути с нами на трезвую голову. Не рекомендую…
