В то же время впечатления от сногсшибательного известия у остальных пятерых были не столь однозначны. За исключением Михаила, пожалуй. Первая реакция Великого князя напоминала памятную Василию с детства сценку из мультика про Карлсона, когда Малыш задается вопросом: «А что про это скажет мама?» И, развивая мысль, приходит к следующему: «А что теперь скажет папа?»
Правда, вместо папы в данном случае был упомянут дядя Сергей, но… «поскольку, все это ерунда, дело-то житейское» и «кричать им сильно больше, чем после Земского съезда, смысла особого уже нет», младший брат царя, бывший Наследник Цесаревич и новоиспеченный полковник синих кирасир в целом тоже разделял оптимизм обоих гостей из будущего по поводу грядущего дарования Конституции и введения демократических институтов. Как верно подмечено: с кем поведешься, от того и наберешься. Закончив обсуждение текста манифеста, и как бы подытоживая их разговор, Мишкин предложил «слегка вспрыснуть» это дело, весело брякнув: «Ай да Вадик, ай да сукин сын!»
Непосредственный начальник Михаила, генерал Щербачев, отнесся к неординарной новости на удивление по-философски. Очевидно, будучи служакой до мозга костей, он не имел обыкновения обсуждать решения вышестоящего начальства. Немного подумав, он сухо подметил пару-тройку связанных с нею моментов: «В гвардии, не здесь, конечно, а в Петербурге, вряд ли этому порадуется. Но, поскольку ответственных министерств не будет, то и проблем с деньгами на армейскую реформу, даст Бог, тоже не предвидится больших. На мой взгляд, гвардейским офицерам карьеру это политическое нововведение порушить не должно. Что ж, может, как раз вовремя. Чтобы на будущее глупости, вроде гапоновской, в зародыше пресечь».
Макаров же, напротив, хоть и не возражал против принятого Императором решения принципиально, но явно опасался негативного влияния парламентских процедур, даже совещательных, как на финансирование флота, так и на будущую кораблестроительную программу. Над ней он работал в госпитале.
Будучи человеком глубоко эрудированным, он понимал, что в системе управления страной в целом, и флотом в частности, появляется некая новая, пока ему не известная величина. А как влияли парламентские деятели на морское строительство во Франции, к примеру, он знал хорошо. Не зря последнее десятилетие 19-го века в истории флота Второй республики величали «военно-морской бестолковщиной».
Петрович, правда, указал ему на противоположный пример — на работу Рейхстага по принятию германского Закона о флоте, где усилиями кайзера, Бюлова и Тирпица, он был облечен в такую форму, что препятствовать резкому удорожанию линкоров при замене броненосцев дредноутами парламентарии фактически не смогут.
