уже месяц, как скачет с сачком по Мадагаскару. Владимир Александрович с адъютантами два дня как в Грузии. А с теткой Михень, если что, брат и разговаривать не станет. И уж тем более, на тему политики. Вообще-то, ее дело тюки-чемоданы паковать. И надеяться, что муженек выберет Варшаву, а не Тифлис. Пусть теперь там воду мутит и сплетни распускает. Так что, как ты сам сказал вчера вечером, у нас «все прихвачено».
— Так-то оно так, умница моя. Теоретически. Но все равно, давай-ка далеко в парк не пойдем. Мало ли что…
* * *
Предчувствие не обмануло. Не прошло и четверти часа, как появление на крыльце местного заменителя мобильного телефона — фигуры скорохода с фонарем, убедило их, что нужно срочно возвращаться.
Поднявшись по ступенькам, Банщиков и Ольга нос к носу столкнулись у дверей с возбужденными и раскрасневшимися черногорками. Увидев Великую княгиню, сестры после формального книксена на несколько секунд увлекли ее прочь от подъезда, что-то возбужденно тараторя. Но много времени торопившаяся к брату Ольга им не дала, быстро обняв обеих и дав этим понять, что разговор окончен. Лишь последняя звонкая реплика Станы долетела до уха Банщикова: «И представляешь! ОН нас прогнал! Выгнал!!!»
— Что случилось, Оленька? — шепнул Вадим на ухо любимой.
— Эти две мерзавки привезли Аликс «конституционный» Манифест. Кто же подослал их, идиоток!? Она прочла. Рухнула в обморок. Тут же примчался Ники, и началось…
— Бли-ин… Эпик фэйл. Не просчитали! Ладно, потом разберемся, откуда ноги растут, душа моя. А сейчас бежим к ним скорее. Чуяло мое сердце, денек задается веселый.
В Сиреневом будуаре Императрицы они застали немую сцену. У окна, повернувшись спиной к сидящей на диване супруге, стоял Николай, отрешенно глядя сквозь стекло на подкрашенные лучами угасающего заката облака, едва различимые на темном, иссиня-фиолетовом фоне неба. Последняя зимняя ночь вступала в свои права. Придав всей сцене налет вагнеровского драматизма, желтоватый свет электричества неровно подрагивал, подчеркивая мертвенную бледность неподвижной, будто каменное изваяние, Александры. На ковре, позади Императора, белели мелкие, смятые клочки бумаги.
«Похоже, что это Манифест. Был…» — промелькнуло в голове у Вадика.
Первой тягостное молчание нарушила Александра Федоровна. Голос ее, тихий, чуть с хрипотцой, казалось, был лишен всяческих эмоций:
— Михаил Лаврентьевич… Государь только что пояснил мне, что Ваша поразительная медицинская гениальность имеет за собою промысел Небесный. И обстоятельства Вашего появления здесь поистине чудесны…
