А желающих его приобрести – ещё больше.
Дело своё Мигель изучил досконально, платил кому надо щедрые отступные и сумел найти общий язык с доном Гаэлем. Тот знал, что всегда может положиться на «техасского выскочку», как прозвали Мигеля в приграничье.
Успехи Мигеля Фернандеса давно будоражили воображение Гонсало, а его бизнес казался ему плёвым делом. Подумаешь – торговать дурью! И у него получится. Можно подумать, его собственные сыновья были заняты чем-то другим.
Обмозговывая во время бдения за кружкой пива свою новую идею, Гонсало воображал, что не будет размениваться на мелочи, как шестёрки из окружения его сыновей. У него и товар будет наилучшего качества, и клиенты только класса люкс. Не хуже, чем у Мигеля, а может быть, и лучше. Что такое «класс люкс», Гонсало представлял себе весьма смутно, в голове вертелись лишь тёлки в бикини с сигаретами в красных порочных ртах, длиннющие машины с яркими лакированными боками и крупные пачки американских денег, аккуратно разложенные в металлическом кейсе, но отсутствие чёткого понимания цели никогда не было проблемой для Гонсало. Не стало и на этот раз.
– Был бы товар, – рассуждал он, – а «люкс» появится сам.
От появления новой идеи до её воплощения у Гонсало обычно проходило много времени, и он ещё долго бы раскачивался, обдумывая по вечерам в тяжёлом воздухе бара пути добычи и сбыта «класса люкс», но сверкающий лаком красный автомобиль Мигеля доконал его, и на следующий день после бессонной ночи, злой и помятый, с привычным желанием выпить немедленно чего-нибудь крепкого, он, сам не зная толком, для чего, пошёл в город, где и наткнулся на измождённую и раздрызганную бродяжку-гринго. Из тех, кто уже даже не хиппи, а чёрт знает что.
Гонсало даже не понял, сколько ей лет.
Может, двадцать, может, тридцать, а может, и все сорок.
За руку бродяжка держала ребёнка лет четырёх-пяти-шести. Точнее невозможно было определить. И такого же тощего и несчастного, как она сама.
Возмущённый тем, до чего могут довести себя некоторые гринго, Гонсало перевёл взгляд с её измученного одержимостью лица на ребёнка – и вдруг подумал, что должен немедленно что-то сделать.
Попытавшись изобразить подобие улыбки, он подошёл к бродяжке и кивком пригласил её к разговору.
– Тебе нет еда? – спросил он на ломаном английском.
– Да. А что, есть работа? – по-испански спросила она.
Женщина говорила быстро, нервными короткими фразами, и Гонсало отчётливо понял, что её интересует вовсе не еда.
