Горькая полынь моей памяти | страница 47
Поздно вечером позвонила стонущая и причитающая Ленка, сказала, что лежит в больнице. Что Каримин «родственничек» отвёз её и Горшкова в детскую больницу. У Горшкова ничего не нашли и отправили домой, а Ленке делали промывание, потом две капельницы подряд, теперь будут делать третью, вызвали родителей, ещё и в лицей сообщат… Обязаны. Что теперь будет, Ленка понятия не имела, как и о том, что её больные почки так среагируют на водку. А может, это и не почки, просто жарко было, и Ленка голодная, а ей специально так сказали, напугать хотели.
В итоге Карима не спала всю ночь, ворочалась, было жарко, а потом холодно, безостановочно хотела плакать, утром даже заплетать косу не стала, собрала волосы в низкий хвост. Завтрак тоже не лез в горло, мама, конечно, заметила, спросила, в чём дело, пришлось соврать про критические дни, тем более не такая это была и ложь. ПМС, Карима слышала, действительно существует.
В лицее было тихо, никаких разборок, Горшков только смотрел странно, но не подходил. Ленка позвонила на большой перемене и сказала, что ещё в больнице, и что, кажется, её исключают, а физруку вкатили выговор.
Надо ли говорить, что к семи вечера Карима, сидевшая на заднем дворе и угрюмо высаживающая цветы для беседок в подвесные горшки, была близка к нервному истощению. За целый день, со вчерашнего обеда, она не смогла проглотить и кусочка, пила только воду, и ту негазированную. Вот тогда-то и появился Равиль Юнусов. Карима его даже не видела, только слышала, как залаял соседский пёс, и остановилась машина у их дома. Пронырливая Алсу прибежала доложить, что приехал Юнусов и сейчас сидит с отцом в кабинете, а мама сказала, ставить на ужин на одну тарелку больше, значит, он останется. Карима поджала губы, силясь не зареветь.
Останется, чтобы посмотреть, как отец будет орать на Кариму, достанет ремень, а то и за волосы оттаскает, как в тринадцать лет? Тогда она без спросу отправилась на день рождения подруги, в город. Встала утром и поехала. А что? Все её подружки так делают, и она сделала… Оказалось, всем можно, а ей нельзя.
Карима на негнущихся ногах пошла в дом, надо маме помочь, только до кухни не дошла, ноги сами свернули в коридор, ведущий в отцовский кабинет – он располагался в стороне от жилых комнат, чтобы детские крики не мешали работать. Она замерла напротив кабинета, прислушиваясь к тому, о чём говорили мужчины. Был слышен какой-то бубнёж, больше ничего. Дверь кабинета резко открылась, кровь схлынула от лица Каримы, даже не видя себя со стороны, она была уверена, что стала зелёного цвета, руки и ноги поледенели, глаза расширились от ужаса. Она приоткрыла рот в немом крике и сжалась в ожидании хлёсткого удара.