Я почему-то вспомнил другой год, когда тоже был апрель.
8 апреля на очередной камбуцуэ, День рождения Будды, я тоже выступал с другими детьми. Тогда я был мелким. Тогда я еще верил всему. И буддийским легендам, что Будда родился, когда его мать намеривалась переломить стебель цветка, и синтоистским идеям, что в 8 день 4 лунного месяца Бог полей спускался с гор — и люди встречали его с цветами. В тот год я участвовал в камбуцуэ. Вместе с другими детьми ходил в местный буддийский храм, поливал сладким чаем аматя установленный в нем маленький макет храма с украшенной цветами миниатюрной статуэткой Будды-младенца. Я танцевал вместе с другими детьми, пел с ними, вместе читал ритуальные песни. На мне была яркая одежда, в руках я нес роскошный букет цветов.
Тогда я был счастлив. Тогда я верил всему. Я шел вместе с другими детьми, мы были как одна команда.
Сейчас снова апрель. Но я один. Я смотрю на старую сакуру и радуюсь, что хотя бы она цветет для всех, не разделяя людей. Она дарит свою красоту, не деля нас на плохих и хороших, бедных и богатых. От ее красоты богатыми становимся все мы. Но лишь на краткий миг, пока она цветет. Потом сакуровые лепестки облетают, покрывая землю белым и розовым снегом. Так мы теряем красоту. Ее теряем все мы. В этом мы тоже равны, как и в возможности любоваться цветением. Красота быстротечна. Неуловима…
1 апреля я поступил в 1 класс средней школы. Новая школа, в другом городе — из-за работы отца мы снова были вынуждены переехать. Новые одноклассники все незнакомы. Я надеялся, что хотя бы здесь смогу с кем-нибудь подружиться.
Я ничего не делал. Я не облил случайно томатным соком форму главного драчуна класса, как в младшей школе. Я был вежлив. Исполнителен.
Но никто не хотел дружить со мной.
— Ты слишком громко жуешь! — сказал вдруг один из одноклассников, отвернувшись от окна.
Я так засмотрелся на сакуру, что не сразу услышал его. А услышав, узнав нотки недовольства в его голосе, машинально извинился. Одноклассник медленно подошел ко мне, сгреб за ворот:
— Это мое место! — сказал, — Ты сдвинул свою парту на место моей!
— Только на время перерыва. Пока оно свободно. Пока твоя парта стоит вон там.
Он поднял меня — был сильнее — и швырнул на пол. Я ударился носом, кровь потекла из ободранного локтя. Ушел в туалет, смывать. Когда вернулся, моя парта стояла на моем месте, а на ней черным маркером было написано «Умри!».
Я повернулся и вышел. Хотел подышать воздухом. Мне вдруг показалось, что стало нечем дышать, что задыхаюсь. Это было началом моего конца. Они подумали, что я дал слабину. Я только вечером понял, что в тот раз я должен был остаться. Может быть, даже наорать на него. Показать, что я злой. Быть злым, получить выговор лучше, чем быть слабым. Может, тогда бы меня не тронули?.. В тот момент, когда ушел смывать кровь, они подумали, будто я испугался. Но мне не в первый раз писали «Умри!» на парте — в младшей школе одноклассники часто так развлекались, особенно, в 4 и 5 классах. Если честно, я даже не придал этому особого значения. Ведь сдохнуть мне желали часто, но я все еще был живой, не смотря на проклятия прежних одноклассников. Тут мне стало не по себе от того, что случились мои опасения — ко мне пристали и в новой школе.
