Согнулся жгутом, поцеловал мне руку, и вышел. Я долго сидела за столом, пожимала плечами, смеялась, негодовала, проверяла, какие именно письма побывали у него в руках, злилась, снова смеялась - словом, переживаний хватило на весь вечер. Даже справлялась по телефону у своих друзей - "бывает ли вообще такое на свете", и что это, собственно говоря, такое, и к какой категории явлений следует это отнести. Мне отвечали:
- Ах! Ах!
- Быть не может!
- Вы, верно, что-нибудь не так рассказываете.
- Хамство потрясающее!
- Не банально!
- Воображаю, как вы рассердились!
- Надеюсь, вы его сумели поставить на место?
- Вы его, конечно, отчитали?
- Ну, конечно, - отвечала я. - Мне даже неприятно вспомнить, что я так вышли из себя.
* * *
Утром он заехал за мной.
Выехали из серого ослизлого Петербурга (тогда уже Петрограда). Застучал вагон по белым снегам, блеснуло солнце. На полустанке выбегали местные жители, почтальоны, которым бросали из почтового вагона мешочки с письмами, бабы, мальчишки, и все на каком-то приспособлении, напоминающем здешние патинетки, только вместо дощечки на колесах - длинная железная полоса конек. Так все и бегали, подталкиваясь одной ногой.
Приехали в Куоккалу. Помню, какой-то молодой человек с бородкой вышел встречать нас на станцию, какие-то мальчишки, обгоняя друг друга, побежали к вилле "Пенаты" сказать, что мы идем.
Хозяин встретил радушно и ласково, усадил за стол, угощал, и все время ловила я на себе его пристальный взгляд, такой знакомый взгляд художника, готовящегося зарисовать натуру.
- Ну, теперь пойдем работать.
К удивлению моему, за нами поднялись все. Первый раз в жизни видела я художника, которому не мешало присутствие посторонних. Большинство с удовольствием выгнало бы даже саму модель, если можно было бы обойтись без нее, так тяжело действует на их творчество близость живого существа. Я знала художника очень известного, который, рисуя дерево, выгонял всех из парка, из самых дальних тропинок.
- Вдруг случайно обойдет сбоку, встанет на горку да и заглянет за мольберт!
Репин посадил меня на довольно высокий помост, сам сел близко книзу.
- Шляпку можете оставить, - сказал он, - сделаем такой парижский жанр. А вы, - обратился он к одному из гостей, - будете нам читать вот этот рассказик. Это даст настроение.
Он взял со стола какую-то книгу, вынул из нее сложенный в несколько раз газетный лист, расправил его.
- Вот этот рассказ. Вы хорошо читаете.
