До концепции лишения родительских прав в этом мире ещё не дошли, чёрт побери.
Я барабанила по столешнице.
— Госпожа, я не законник. Вам стоит поговорить со специалистом.
— Как насчёт собственности? Ваш господин вручил мне немного денег. По закону могу ли я распоряжаться презентом по своему усмотрению или обязана передать кошелёк отцу?
— Личная собственность — это личная собственность, но лучше уточнить у законника. Простите, госпожа. Мне бы в голову не пришло отбирать вещи дочери, поэтому я никогда не интересовался этой областью законодательства.
Я тяжело вздохнула:
— Благодарю, Ён.
— Не стоит, — качнул он головой. — Я бы… хотел поддержать вас.
Продолжать разговор было бессмысленно, и я встала, собрала в корзину грязную посуду. Я хотела уйти, вернуться к книгам, посидеть в тишине, но няня меня остановила:
— Мили, проводи? — голос няни был тише обычного, а взгляд обрёл необычайную пронзительность.
Я подчинилась и даже выдавила улыбку. Няня, впрочем проигнорировала.
Тяжело опираясь на мою руку, няня с трудом добрела до своего будуара, грузно опустилась в первое попавшееся кресло, откинулась на спинку. Некоторое время она сидела, прикрыв глаза, и восстанавливала дыхание.
— Няня, к чему была спешка? — беспомощно спросила я.
Она покачала головой:
— Зачем ты зовёшь меня так. Кто ты? Ты кто угодно, но не Мили. Где моя девочка?!
У няни задрожали губы, но она справилась, выпрямилась, стиснула подлокотник. Я видела её непримиримый взгляд, и я невольно вздрогнула под этим взглядом, первой отвела глаза. Моя секундная слабость была красноречивее любых слов.
— Нянюшка, я не понимаю. Это я, Мили. Посмотри на меня.
Няня смотрела и кривила губы.
— Лицо моей девочки, ни одного изъяна в облике, верно до последней чёрочки.
— Тогда о чём ты, няня?
— Моя девочки была нежной, доброй, безобидной, а ты зла и свирепа. Ты… Моя Мили не не могла бы говорить так, как ты! Другие фразы, другие мысли, смелость. Другой поворот головы. Мили никогда не скалилась!
Я терпеливо молчала, позволяя женщине высказаться.
Вариант рассказать правду я не рассматривала всерьёз. Я поклялась беречь няню, и это не то обещание, которое можно нарушить. Данное слово в принципе следует держать, но сейчас мною двигало не столько благородство, сколько корысть — кто знает, что случится с моей душой, если я оступлюсь.
Открыть пожилой женщине, что девушка, которой она отдавала всю себя — веред в чистом виде. Что она будет делать, если узнает, что смысл её существования разрушен?
