Сделав неудачную попытку сесть, чтобы потом осторожно, не сгибая спины, подняться, Алекс встает одним рывком. Вот лежит и уже на ногах. Глотая рык и вспыхнувшую далеким отголоском боль.
Айя не позволяет ему упасть, обнимает за плечи со спины, давая третью точку опоры…себя. Ее прикосновение обжигает, сшибает с ритма и без того рехнувшееся сердце. И хочется сжать ее ладони, но страшно, что сломает. Поэтому он перехватывает одну, раскрывает и касается губами, мягко, благодаря и присваивая. Ее ладонь пахнет мылом и лекарством.
Айя вздыхает за спиной и целует между лопаток. С такой настойчивостью и упоительной лаской, что, верь Алекс в чудеса, решил бы, что она забирает его боль, растворяющуюся в каждом ее прикосновении. И что-то странное скручивается в паху, непохожее на прежнее желание: что-то нежное, щемящее, сжавшее в тисках горло. Он оборачивается к замершей Синеглазке: щеки разрумянились, на искусанных губах улыбка, а в больших глазах цвета летнего неба беспокойство, — и вдруг четко и ясно понимает — он лучше сдохнет, чем позволит ей исчезнуть из своей жизни.
— Вижу, тебе лучше, — кивает она и вдруг одевает его в халат, как маленького ребенка, сначала один рукав, потом второй, затягивает потуже пояс. Проводит рукой по его волосам, которые уже давно высохли. Снова кивает задумчиво. — Идем, кормить тебя буду, — на вздохе.
— Я не ем ночью, — говорит ей в затылок, с осторожностью канатоходца двигаясь следом. Боли больше нет. И облегчение расслабляет мышцы.
— А я ем, — парирует Айя, доставая из холодильника мясо. На плиту ставит сковороду, выкладывает мясо. Пока то готовится, распространяя по кухне обалденные ароматы, Айя нарезает салат. Выставляет на стол две дымящиеся чашки, салат, вазочку с печеньем, две квадратные тарелки, раскладывает вилки, ножи. — Знаешь, у меня папа часто работал по ночам и всегда сытно ел. Он говорил, что голодный журналист вместо сенсации будет видеть бифштекс и быстро выйдет в тираж.
Алекс усмехается, вспоминая помешанного на своей работе Димку. Он действительно был полуночником и всегда жрать хотел, словно стая волков. А уж какими количествами поглощал пищу даже представлять страшно, потому что никто из его друзей не понимал, как в него влезает все то количество съедаемого. И при этом он всегда оставался в форме: поджарый, легкий на подъем, — и ни дня не провел в спортзале.
— И я привыкла, что мужчина должен хорошо питаться, — она выкладывает на тарелки ароматное мясо, садится за стол. — Но ты можешь не есть, а просто наблюдать за мной, — и отправляет в рот маленький кусочек, зажмурившись от удовольствия.
