Мессер объяснил:
– Я потерял ногу в две тысячи четвёртом, в ходе второй Битвы за Фаллуджу. В тот момент я был сержантом в армии.
Он улыбнулся горькой, ироничной улыбкой.
– Вы не можете представить, как я желал поехать туда и служить своей стране. Я очень боялся, что меня не примут в армию. И у меня были причины опасаться. Это было время, когда действовал принцип «не спрашивай, не говори».
– Вы гей? – спросила Джен.
Мессер кивнул.
– Я не особенно распространялся об этом в Аллардте. Некоторые знали и спокойно к этому относились, другие же не очень спокойно. Что же касается армии – что ж, они не спросили, и я им не сказал. Так что, можно сказать, мне повезло.
Постучав по своей искусственной ноге, он добавил:
– Или нет. Смотря как посмотреть. Но я рад, что выполнил свой долг. Хотелось бы только знать, что это чего-то стоило.
На мгновение Мессер замолчал.
– Вот хаос был, когда я вернулся домой. Я был зол на армию, на себя, на весь мир. Мне нужно было что-то, чтобы снова почувствовать себя нужным. Я решил попробовать церковь эфесян – может быть, религия помогла бы мне.
Мессер усмехнулся.
– Тогда я ещё не знал, куда попал. В то воскресенье, когда я пришёл, пастор Брейман читал проповедь про адские муки для всех людей, против которых была церковь – иудеев, католиков, мусульман и, конечно, гомосексуалов. Тут даже вопроса не возникло: эта церковь была не для меня. Я молча встал со скамьи и попытался убраться, не поднимая шума.
Он прищурился, вспоминая:
– Но прежде, чем я успел выйти, Уэстон Брудер встал, ткнул в меня пальцем и перед всеми прихожанами объявил, что я один из них. Не успел я и глазом моргнуть, как все столпились вокруг меня, а пастор Брейман стал убеждать меня раскаяться в своих грехах. Меня уже наказали, сказал он, поэтому я потерял ногу, но ещё не поздно спасти мою душу. Сколько же мне потребовалось труда, чтобы уйти оттуда, не разнеся всю их церковь в пух и прах. С тех самых пор я не могу сказать про Уэстона Брудера ничего хорошего, как и он про меня.
Он помедлил на мгновение.
– Не поймите меня неправильно, я по-прежнему религиозен. Я нашёл другую церковь, которая очень помогла мне в тяжёлые времена. Но я больше никогда не возвращался к эфесянам.
Райли быстро размышляла над его словами:
– Так почему вы тогда дали Ферн брелок?
Он улыбнулся.
– Пару недель назад я ехал на поезде, возвращался из поездки в Чикаго, когда вдруг заметил, что она едет в том же вагоне. Она подошла ко мне, сказала, что ей всегда было очень жаль, что со мной такое произошло, и что после того самого случая она перестала ходить в церковь. Она ни разу не ходила туда больше, неважно, что думал по этому поводу её отец.
