— Колокольчик! — Генрих указал на витой шнур у кровати. — В колокольчик звонить, камеристка приходить! Вот так!
Он подергал за шнур. Почти одновременно с тихим трезвоном распахнулась дверь, и действительно вбежала запыхавшаяся камеристка.
— Ваши высочества! — она присела в книксене и выпалила на одном дыхании:
— Доброе-утро-чего-изволите?
— Что там за шум? — осведомился Генрих, выпивая уже третий по счету стакан. Голова постепенно прояснялась, хотя тупая игла по-прежнему сидела где-то в лобных долях. — Кто-то из гостей съезжает?
— Съезжают, ваше высочество. Ее величество императрица.
— Кто? — стакан со стуком опустился на столик и выплеснул остатки воды. — Матушка? Почему не…
Генрих умолк. Засевшая игла заворочалась, прокалывая мозг, черные мушки перед глазами расплылись до жутких чернильных пятен.
На ходу натягивая сапоги — руки тряслись все сильнее, да и плевать! — Генрих сбежал по лестнице.
Внизу сновали лакеи, таскали саквояжи и чемоданы. Камеристки в дорожных платьях суетно щебетали возле экипажей, кучера о чем-то оживленно спорили — Генрих не разбирал ни слова. Приглушенное похмельем восприятие выборочно заострилось на знакомом силуэте: императрица стояла в тени рядом с маленькой Эржбет, и Генриху на миг почудилось, будто у матушки нет лица — вместо него под дорожной шляпкой зияла дыра.
Генрих запнулся, точно налетел на невидимую преграду.
— Мама…
Она обернулась, и оказалось, что лицо просто-напросто скрыто вуалью. Вымученная улыбка дернула губы в стороны:
— Ах, это ты, мальчик мой. Какая досада! Я, кажется, переполошила весь Бург…
— Вы уезжаете, — не то спросил, не то резюмировал Генрих, выдыхая резкий, отравленный алкоголем дух, и с горечью заметил: — Но даже не попрощались.
Улыбка поползла вниз.
— Ты же знаешь, дорогой. Я ненавижу прощаться.
Эржбет уцепилась за бархатный рукав:
— Не уезжай! Пожалуйста, пожалуйста, мамочка!
Ее щеки густо алели от плача. Императрица всплеснула руками:
— Ах, Господи! — склонилась, оттирая перчаткой ее слезы. — Я ведь скоро вернусь. К Рождеству привезу подарки с островов, хочешь?
— Не-ет! — Эржбет зарыдала пуще прежнего, пряча лицо в складках материнского платья. — Не нужны никакие подарки! Ты нужна!
Подбежавшая гувернантка схватила девочку за плечо:
— Элизабет! Ведите себя достойно, как подобает принцессе!
— Дайте ей попрощаться с матерью, ради Бога! — не выдержал Генрих.
Его и самого колотило, шаги давались с трудом. Гувернантка растерянно отступила, глядя на Генриха с тем едва уловимым чувством, которое — не будь он кронпринцем, — можно было принять за опасение, а то и гадливость. Он понимал, что выглядит совершенно неприлично — в расстегнутой сорочке, встрепанный и больной. Должно быть, от него все еще несло алкоголем. Должно быть, его здесь вовсе не ждали, надеясь ускользнуть незаметно, без лишних прощаний и слез, как и происходило всегда.
