Натан, кажется поперхнулся. Конечно, болтаю всякую ерунду, портя аппетит.
– Что вы на меня так смотрите? – заметил он, продолжая есть. – Это был не я. Хотя, если бы был я, ты бы тоже это не помнила. Я не мастер в таких делах.
Я посмотрела ему в глаза и понимающе улыбнулась. Потом присела за стол и тоже стала ковыряться в тарелке. В разговоре повисла неловкая пауза, и я решила ее заполнить, высказав мысль, которая пришла мне в голову:
– Может я поцеловала бармена?
Коул со скрипом отодвинул стул, встал из-за стола и открыл холодильник. Том все это время пристально следил за ним, не обращая внимания на то, что я служу за ни.
Отчего-то мое шестое чувство подсказывало мне, что эти ребята что-то знают, только мне ничего не говорят, чтобы не расстраивать. Да, Боже мой, почему я этого не помню?! Я так злилась на себя и на этот противный виски, когда Коул заговорил вновь.
– Тогда почему тебе не предположить, что ты целовалась с парнем, который тебе кричал, что ты классно танцуешь стриптиз?
Я уставилась на Джонатана, не понимая, зачем он это сейчас говорит.
– Нет. Я лучше буду думать, что поцеловала бармена. Он хотя бы был симпатичный, – ехидно заметила я.
– Тогда уж таксиста, – вставил он, наливая сок в стакан, и поворачиваясь к нам лицом. – Ты ему хотя бы песни пела и в любви признавалась.
И он ухмыльнулся, чем очень меня разозлил:
– Я вспомнила. Я целовала унитаз. Он был белый и холодный. Поэтому я его и не запомнила.
На этом я закончила свой ужин и ушла в комнату, оставив мужчин наедине с их глупыми предположениями и не менее глупыми играми.
Самой мне было не до игр, потому что теперь я была обижена на весь мир, а не только на себя.
Глава 14. Самовлюбленный эгоист.
В сердцах кому-нибудь грубя,
ужасно вероятно
однажды выйти из себя
и не войти обратно.
И. Губерман
Обида. Часто мы не замечаем того, что никто нас не обижает, мы сами обижаемся на что-то. Нам кажется, что тон произнесенных слов не тот или само слово неуместно, но ведь человек, который его произносит зачастую даже не представляет, что мог этим задеть другого.
Скоро я уеду из Лондона, из этого дома, из жизни Джонатана, но он видимо решил испортить мне эти последние деньки. Уже два дня после той сцены в кухне между нами только сухие и бездушные «привет» и «пока». И главное, я никак не могла понять, что пошло не так, почему вдруг ниточка, которая, как мне показалось, связала нас еще на концерте Лиззи и там в сугробе возле дома, внезапно не просто порвалась, а исчезла. И Коул так занят, все время куда-то спешит, что у меня нет возможности просто припереть его к стенке и спросить, что не так.
