Дмитрий аккуратно затоптал окурок и сверился с картой. Ничего нового он на своем самодельном плане не увидел. Как и прежде, он кружил по небольшому пятачку, который на поверхности был ограничен парой кварталов, снова и снова пересекая точку, помеченную на плане жирным крестом, — место, где Дмитрий Аполлонович зарыл свои сокровища. Возможно, он ходил в метре над кладом или в метре под ним; возможно, клад лежал прямо за стеной справа или слева от него. А возможно, его, этого клада, и вовсе никогда не было…
От этой мысли Дмитрий похолодел. Все, что он знал о своем предке, говорило в пользу такого предположения. Помимо всего прочего, он был еще и великий насмешник, шутник и мистификатор, и его шуточки далеко не всем казались безобидными, недаром же дуэли в его послужном списке насчитывались чуть ли не десятками. Этот тип запросто мог от нечего делать измыслить байку о каком-то золоте в расчете на то, что шифровка будет найдена еще при его жизни. Поиски несуществующего клада наверняка доставили бы ему огромное удовольствие, вот только что-то помешало осуществлению этого плана, и шутка растянулась на сто с лишним лет…
А может, ничего и не помешало. Может быть, клад начали искать еще при его жизни; может быть, прадед Дмитрия Крестовского, и даже его дед-большевик тайком искали выдуманное давно приказавшим долго жить шутникам золото, убив на эту бессмысленную затею лучшие годы своей жизни. Почему бы и нет?
Да, это здорово походило на правду. Недаром ведь использованный Дмитрием Аполлоновичем шифр сразу показался Дмитрию-младшему примитивным, детским. И недаром, ох недаром и отец и дед говорили о Дмитрии Аполлоновиче неохотно, сквозь зубы и таким тоном, словно этот давно умерший забияка нанес им тяжкое личное оскорбление!
Дмитрий стиснул зубы. Хороша шуточка! За такие шутки убивать надо. Жалко, что это уже кто-то сделал за него…
Он усилием воли прогнал прочь эти предательские, разъедающие решимость, вызванные усталостью мысли, пристроил крючок рядом с кувалдой, взял фонарик в зубы и, усевшись на край люка, спустил ноги в черный колодец, нащупывая носком ботинка первую из ведущих вниз металлических скоб.
Глеб Сиверов сидел в удобном кресле, придвинутом к стеклянному столу-аквариуму, в подсвеченной глубине которого плавали пестрые тропические рыбы, и, подавшись вперед, водил шариковой ручкой по листу бумаги. Андронова удивилась, обнаружив, что Сиверов рисует — покрывает бумагу изображениями чего-то похожего на улиток.
