По счастью, среди этих корифеев духа совершенно случайно оказалась Ирина Андронова. Она как раз консультировала местное руководство по поводу живописного полотна, которое вскорости должно было украсить один из залов Исторического музея, когда туда пришел факс с Петровки.
Ирина Константиновна, в памяти которой еще была свежа недавняя история с троянским головным убором из золота, который какой-то проходимец не то предлагал, не то не предлагал коллекционеру Маевскому, не на шутку встревожилась. Что-то уж слишком много в Москве предметов, связанных с раскопками древней Трои! Она даже заподозрила, что кто-то готовит почву для грандиозной махинации, однако факс был подписан подполковником МУРа, который, в свою очередь, ссылался на мнение Петра Самсоновича Степаниди — человека, при всех его многочисленных недостатках, знающего и опытного.
Ирина позвонила генералу ФСБ Потапчуку, который к тому времени уже вернулся в Москву, и Глеб Сиверов не успел, что называется, лба перекрестить, как очутился в этом подземелье — в красном резиновом комбинезоне со светоотражающими нашивками, в пластмассовой каске и с фонарем, который ему не столько помогал, сколько мешал.
У пролома в кирпичной стене они ненадолго задержались: господа сыщики разглядывали и фотографировали брошенную здесь кем-то кувалду — почти новую, если не считать нескольких пятнышек ржавчины, уже появившихся на увесистой чугунной головке. Рыжий Егоров тянул своего конвоира вперед, как рвущаяся с поводка охотничья собака, — видимо, ему хотелось поскорее привести всю компанию на место, доказать правдивость своих показаний и покончить с этой неприятной историей. Глеб шел за ним, гадая, хватит ли у подполковника Ромашова совести не пытаться повесить на этого клоуна еще и убийство. Он присмотрелся к Егорову. Тот выглядел взволнованным и явно с трудом держал себя в руках, но его, похоже, еще не били. Значит, Ромашов на самом деле верит, что рыжий диггер не совершал ничего противозаконного — кроме, естественно, прогулок под землей, на которые московская милиция с некоторых пор смотрит довольно-таки косо…
Сводчатый коридор, в котором они очутились, по одному протиснувшись в пролом, был сверху донизу выложен кирпичом. Кирпич был красный, узкий, гладкий, отлично обожженный и превосходно сохранившийся — сразу видно, что старинный. Об этом же говорило и безупречное качество кладки.
— Умели же строить в старину! — завистливо протянул конвоир Егорова, обирая с оттопыренных ушей клочья пыльной паутины и разглядывая исчерченный затейливыми узорами копоти свод. В ботинках у него хлюпало и чавкало — по дороге им пришлось переходить подземный ручей.
