Утопаю носом в мягкой серой ткани. Кофта пахнет цветочным порошком и больше не хранит запах моего спасителя. Да и за долгие годы я совсем забыла, как она пахла. Мне пора бы избавиться от этой вещицы, впрочем, как и от флешки. Перечеркнуть прошлое, не тащить его в настоящее. Но я не могу. Прошлое приросло ко мне. Въелось. Внедрилось. И, как говорит мой психотерапевт, в этом виновата только я. По какой-то больной причине я сама не тороплюсь с ним расстаться.
Гаптофобия — болезнь, которую вписывают в мою медицинскую карту, для Джоанны просто миф. Она не верит, что я страдаю этим недугом. Убеждает меня, что я сама себе всё придумала, и у меня нет проблем с физическим контактом. Но все вокруг так привыкли соблюдать со мной дистанцию, что я уже не знаю, где правда, а где вымысел. Одно знаю точно — я больше никому не доверяю.
Убираю кофту в шкаф, оглядываю комнату. Две кровати, большой письменный стол, окно с широким подоконником, на котором можно устроиться, например, с книгой. Если подумать, не так уж и плохо, и можно привыкнуть к этим стенам, к этому месту, к новому витку моей жизни. Ведь так просто не выделяться из толпы, ни с кем не сближаться и вести заурядную жизнь обычного студента.
Подхожу к зеркалу, висящему на дверце шкафа. Бросаю взгляд на своё отражение. Светлые, почти белые волосы собраны в небрежный пучок. Большие голубые глаза уже давно выглядят потухшими, неживыми. И даже фальшивая улыбка на моём лице, которую я время от времени дарю окружающим, более чем неестественная. Словно я просто поджимаю губы, а потом натягиваю их на щёки. Ужасно…
— Сколько тебе лет? — неожиданно раздаётся за моей спиной. Самер вошла в комнату почти беззвучно.
Вздрогнув, отшатываюсь от зеркала.
— Двадцать два, — небрежно бросаю я, проходя к окну. Пристраиваюсь на подоконнике.
— А выглядишь как моя ровесница, — улыбается соседка.
Да, мне часто не дают больше восемнадцати.
— Мне девятнадцать недавно исполнилось, — продолжает девушка. — И, вообще-то, я должна была учиться в Колорадо, но родители запихнули меня сюда, — забавно надувает она губы.
Я, наверное, должна спросить «почему», как-то поддержать светскую беседу? За три года заточения я отвыкла общаться.
— Почему? — выдавливаю из себя.
— Ну, ты видела Рональда, — она снова улыбается. Её улыбка становится лучезарнее. — Родители убеждены, что он плохо на меня влияет, и устроили нам эту возможность побыть подальше друг от друга. Они считают, что и месяца не пройдёт, как я забуду его.
