– Вам обязательно следует это прочесть, – возразил Лейтц очень дружелюбно. – Он наполнил жизнь страстной женщины тремя сильными мотивами, так сам Генрих Манн писал в газете «Цайт»: свободой, искусством и любовью.
– Звучит неплохо, – подытожил Бахмайер. – Вы согласны, госпожа Ротман?
Хелена, которая ввиду деликатной темы разговора сидела молча, опустила голову. Лейтц заметил ее стеснение и поспешил ей на помощь:
– Вы же читали «Будденброков», не так ли, госпожа Ротман?
Хелена с благодарностью посмотрела на Лейтца.
– Мой муж приобрел это произведение. Но я, к сожалению, так и не прочла его.
– Это определенно произведение века. У вас еще уйма времени, чтобы предаться чтению, – непринужденно заметил Лейтц.
– Насколько я знаю, – продолжил господин Клок-Зандер, – Генрих Манн довольно легкомысленный.
– Романы он крутит, – вмешался Бахмайер, – и немало. Но помилуйте, он же писатель, деятель искусства, у них же другие взгляды.
– Именно будучи деятелем искусства, ему следовало бы быть примером! – возразил Клок-Зандер.
Его жена кивнула.
Бахмайер тихо рассмеялся.
– Говорят, он сейчас в Миттербаде>[7], этот Генрих Манн. Я недавно слышал об этом на озере. Вместе с художницей… Ах, ее имя выпало у меня из головы… что-то типа Пройсен… – Он потер бороду.
– Гермиона Пройшен, – напомнил ему Лейтц.
– Точно! Так ее зовут, – сказал Бахмайер.
– Такая же безнравственная дама, – презрительно фыркнул Клок-Зандер.
Хелена не вступала в разговор, но в глубине души ей было очень любопытно. Романов в этом санатории, конечно же, хватало, «ночные мероприятия», казалось, были частью здешней терапии. Возмущение Клок-Зандера казалось необоснованным, и она подозревала, что этот благопристойный господин с удовольствием присоединился бы к всеобщей безнравственности – не будь рядом его жены.
Госпожа Клок-Зандер осуждающе покачала головой. Ее муж начал говорить с возмущением:
– Это все дамы полусвета, те, которые вскружили голову Генриху Манну!
Его жена уязвленно посмотрела на него.
– А вам откуда это известно? – с чувством собственного превосходства спросил Бахмайер.
– Это известно каждому, – кивнул Клок-Зандер.
Лейтц посчитал, что самое время сменить тему разговора:
– «Вин Санто» не зря носит свое имя. Что касается меня, то вино действительно способствует выздоровлению. Оно хранится в каштановых бочках и прессуется к Рождеству.
– Какой сорт винограда? – спросил Бахмайер.
– «Треббиано» и «мальвазия».
И пока разговор снова шел о безобидных вещах, Хелена раздумывала над тремя мотивами, которые Генрих Манн, по всей вероятности, и положил в основу своего романа: свобода, искусство и любовь. Именно эти вещи, как правило, и запрещались таким женщинам, как она. Не только их тела вынуждены были тесниться в корсетах – все их естество вынуждено было соответствовать жестким общественным нормам, которые никогда не ставились под сомнение. И Хелена, которая внешне все еще старалась сохранить свое целомудрие, ощущала внутри нарастающее волнующее восхищение этим абсолютно новым для нее миром.
