В ладоши хлопали, линейкой поучали, заставляли считать… Неужели ему такой ответ нужен? Или…
— Надо слушать сердце: тук-тук, тук-тук, тук-тук… — почти что процитировала я героя Патрика Суэйзи из «Грязных танцев».
Альберт улыбнулся — наверное, я не шибко наврала с цитатой.
— Верно — приложи руку к груди и слушай удары сердца — самого лучшего метронома на свете. А что делать тому, чье сердце не бьется?
Я скорчила умную рожу:
— Заставить его биться вновь.
— Или найти партнершу, у которой оно бьется слишком громко.
Так… Это комплимент или мне намекают, что я не способна скрыть своей аффекции? Но Герр Вампир не перешел Рубикон тактичности и не заставил меня покраснеть. Он сказал:
— Движение — это жизнь. Тогда и жизнь — это движение. Танец тоже движение. Выходит, танец — это жизнь. Простая логика…
Я поспешила кивнуть. Замечательно, когда спутник говорит и не напрягает тебя ответами.
— Вампиры танцуют, чтобы сымитировать жизнь, чтобы обмануть смерть, чтобы музыкальными звуками заменить удары мертвого сердца, чтобы заставить мозг работать, вытаскивая из задворок памяти последовательность движений, — говорил Альберт возбужденно, и я теперь вместо кивков, наглаживая рукав его плаща, не уверенная, что сумасшедшим вампирам можно так возбуждаться. — Танец — это жизнь и танец — это смерть. Наш великий мозг мертв, ведь у нас нет прошлого и нет будущего, как нет и настоящего, которое нам нужно анализировать. Мы живем нашим маленьким мозгом, который у живых отвечает только за инстинктивные действия — как, например, отдернуть руку от горячего. Мы живем в одном мгновении — и в прошлом, и в будущем мы мертвы. И что такое танец, ты думала про это когда-нибудь?
Я не удивилась вопросу, успев привыкнуть к тому, что Альберт любит заканчивать монологи вопросами, и знала, что отвечать на них вовсе не обязательно. Не прошло и тридцати секунд, положенных на размышление, как он уже продолжал с тем же вдохновением:
— Танец — это совмещение сразу нескольких ощущений — зрения, слуха, движения — в одном едином экстазе. Все наше мертвое тело задействовано в танце, каждая его клеточка напряжена до предела — и мы достигаем пика, а нам, мертвым, дано так мало наслаждений.
И тут он остановился, и я кашлянула:
— Моя гостиница в другую сторону.
Альберт захлопал длинными ресницами:
— Я говорил не про секс. Я обещал тебе танец, и я всегда сдерживаю обещания. Иногда, правда, с часовым опозданием.
А бедняга действительно расстроился. Как хорошо, что я решила его дождаться. Или все же ждала я штрудель, который так долго не приносили… Одно из двух. Но я и штрудель съела, и заполучила на вечер великолепного любовника. Может, еще и про Баха узнаю всякие вампирские подробности.
